Феликс, твой первый муж, тоже нравится Алисе. Он наведывается каждый третий день после двенадцати, в свой обеденный перерыв, вы смеетесь, болтаете, Феликс порой сует тебе деньги, которые ты с ужимками принимаешь, играет с Алисой, съедает нажаренные тобой котлеты и уходит. Тебя угнетает котлетный вопрос. Для Марка ты их жаришь враждебно, со строптивой, мстительной гримасой жертвы, для Феликса жаришь как бы играючи, а когда Орфею вздумается угостить тебя и он хлопочет в своей кухне, ты сердишься. Такое ощущение, будто он прикармливает тебя, как злую собаку. Орфей — твой любовник. Ничего решающего это в твою жизнь не вносит, разве что несколько больше осторожности, чем было бы по душе, чем отвечало бы твоему характеру. Ты любишь только его тело и чувствуешь облегчение, сознавая это. Орфей — как припадок, который регулярно приходится претерпевать. Когда он минует, Хильда сбегает домой, словно вырвавшись, избавившись от кошмара. Она всегда норовит уйти, пока Орфей не проснулся, чтобы ничего не усложнять. И звонит Марку на работу, чтобы повидаться с мужем в каком-нибудь перерыве между лекциями. Чтобы побыть вместе хоть в толчее столовки за жидким кофе, прижаться к нему, уцепиться за локоть и просить, чтобы он поскорее шел домой. Марк недоумевает — почему вечерами, когда он возвращается, у Хильды того восторга и чувственности нет и в помине. Что происходит? Марк смущен.
Хильда ревнует мужа к лекциям. Она сходила послушать разок-другой. Физика для нее — пустое место, однако сила притяжения тел интересовала всегда. Марк читал так, что Хильде молнии стреляли в подбородок. Мальчишка с фанатичным профессорским пылом, мужчина с доминантой, личность, для которой женщина может быть только одним из параллельных миров, но уж, конечно, не плацдармом познания, прыжков в науке. Идиот в политике. Орудие в руках идеологии. И вечно его нет под рукой, когда он тебе нужен.
Идиотская луна. Со лбом Марка! Она высвечивает исчерканные, заштрихованные в клетку листы бумаги, на которых нет ни одной фразы. Уже которую ночь.
А у Феликса появилась невеста. Авангардистка с маленькой дачкой у моря. Наконец-то он станет большим поэтом. Непременно. Нет, Хильда с ним даже не целуется, они только разговаривают. Феликс умеет утешить и заставить поверить, что смерти нет.
Хильда ревниво относится к своей матери, которая не умеет страдать, не признает распущенности и неделями длящейся депрессии. Если бы Хильда могла отказаться от всего этого! А ведь ты непрерывно хочешь, требуешь, ты торопишься, впадаешь в панику, у тебя вечно нет денег, нет желания, чтобы кто-то тебя содержал, ты сознаешь, что принадлежишь к народу, который угнетен другим народом, тебя мучит чувство вины за недостаточный патриотизм, тебя грызет ревность оттого, что твоя мать видит мир круглым, как эта патологическая луна, а ты его вообще не видишь. В тебе лишь одни осколки света, которые пронзают тебя, болезненным залпом разрушая последние остатки целостности. Почему тебе не дано видеть мир круглым? Но Хильда и не желает такого подсолнечного мира, с нее довольно ночного света. В Хильде самой нет ничего круглого. Разве что груди, да и те стремятся к конусу. Глаза у Хильды до того светло-серые, что кажется — сами небеса ввязали эту пряжу, соединяющую ее с реальностью. И на веках во сне — тени цвета неба, быть может, кровеносные сосуды лежат слишком близко к коже. Высоко завязанный «конский хвост», длинные ноги в галифе и сандалиях с медными цепочками тоже не наводят на мысль о чем-то завершенном в форме круга.