Вот так, и пусть чуть сорвался голос. Все же видели, как он руководил, и как помог. А теперь быстро и по делам шуруем отсюда.
После ухода начальства старший лейтенант госбезопасности бросился к вагону, но Михаил его остановил:
— Целы твои ящики, целы! Но мне еще надо разгрузить вокзал. Увезти людей.
— Ты же слышал приказ!
— На, смотри! Не хотел козырять, — показал ему бумагу Михаил «уполномочен обкомом партии» и так далее.
Шло бы в задницу вечно не знающее обстановки начальство из нового «ГБ», вместо дела надувавшее лицевые мышцы. Берии на них нет, привел бы сразу в чувство.
Елизаров похлопал по плечу железнодорожника.
— Давай эшелон к вокзалу, грузите людей.
— Если что не так, Михаил, тебе отвечать. Подумай!
— Я отвечу! — пограничник вздохнул. Охрану вагона мы усилим. Фильтрацию пассажиров беру на себя. Жены и дети командиров, советских и партийных работников… и мои тоже там поедут. Надеюсь, не будешь возражать?
Как он завидовал Ненашеву, до последнего оттягивая отъезд своей семьи! Не хотел поддаться слабости, а теперь сидят они в «эмке» рядом с вокзалом, как и все, ожидая возможности уехать на восток.
Майор не только отправил на восток жену и тещу, но и посадил в купе своего человека. Немолодой мужик, но опасен, как и приглядывающий за комбатом Сотов.
Через час паровоз на несколько секунд окутался паром, дал короткий гудок и, ускоряя вращение колес, не спеша, тронулся с места.
Последний поезд из Бреста уходил восток.
А в здании вокзала, среди раскрытых чемоданов и разбросанных вещей, метались возмущенные и растерянные люди. Их бросили! Наплевали! Что же теперь делать!
То, что один поезд не мог увезти всех, никто не думал, больше возмущаясь поведением оцепления из милиции, военных и рабочего отряда, пускавшим к товарным вагонам лишь тех, кто имел на руках документы или кого они знали в лицо[564].
Чувство растерянности испытывал и Левин. Машина, загруженная ценными ящиками следственных дел и оперативных материалов по контрреволюционерам, опоздала на вокзал[565].
Глава двадцать девятая или «нет без людей прока от мечей» (22 июня 1941 года, воскресенье. Около двух часов ночи)
Время шло к половине второго, но комбата все не было. Вряд ли загулял. Как тревожно, со стороны города прозвучали взрывы и постоянно доносились выстрелы.
Со стороны дороги раздался гул. Машина двигалась осторожно, подсвечивая путь фарами, горящими тусклым синим цветом. Напоследок, взревев мотором, она остановилась и кто-то, чертыхаясь, вылез из «Эмки» и пошел ко входу в лагерь, скупо светя под ноги фонариком.