Фигура на троне шевельнулась.
Руки в перчатках сжали подлокотники, а рот со свистом втянул воздух. Гуисмунд повернул голову. Лиска успела спрятаться за одной из колонн, прежде чем ее настиг его взгляд. Лицо под забралом едва можно было узнать, но она помнила позолоченное изображение на двери в склеп. Кто же тогда лежал в саркофаге? Двойник, изготовленный Гуисмундом с помощью чар? Безжизненная оболочка, занявшая его место в гробу и напитанная черной магией, чтобы труп принимали за его собственный?
Истребитель Ведьм, качаясь, поднялся на ноги, но часы у Лиски в руках по-прежнему тикали.
Хорошо, Лиса. Это значит, что они все еще нащупывают жизнь, которую можно откачать.
Гуисмунд огляделся. Он оперся на трон и начал ощупью искать меч, который был к нему прислонен. Его руки дрожали. Немудрено. Он воровал жизнь у умирающего… Вытаскивая нож, Лиска мечтала сейчас иметь саблю Джекоба. Нож против длинного меча. Нет. Она сунула его обратно за пояс и вынула пистолет. Истребитель Ведьм не был ни Синей Бородой, ни Портнягой из Черного леса. Он был человеком.
Качаясь, он спускался по ступенькам лесенки перед троном. Каждое движение – это дыхание Джекоба, это удар его сердца. Следом за Гуисмундом тянулась его мантия из кошачьих шкурок, в руке он сжимал меч.
Только он может разорвать этот круг, Лиска.
И тогда она прикончит его. В надежде, что жизнь, украденная Истребителем Ведьм, вернется к Джекобу. Она вся съежилась за колонной, так как он опять начал озираться, и с тоской подумала о своей шкуре.
Нет, не сейчас.
Лисица не в силах умертвить Гуисмунда.
Он шел нетвердым шагом, как сомнамбула. На последней ступеньке приостановился и воззрился на умирающих, пойманных его магическим кругом. Всего только двое. Незнакомцы. Лиске показалось, что она почти учуяла запах его разочарования. Его телу нужно гораздо больше жизни.
Его взгляд разыскивал что-то.
Нет, их здесь нет.
Что он ощущал? Оставалось ли рядом с его безумием еще место для отцовской любви, пускай он даже хотел убить своих детей? Не для того ли он расставил сети, чтобы вынудить их явиться к нему, хотя пришли бы они не из любви, но из жажды власти? Это последнее чувство было ему определенно ближе.
Истребитель Ведьм снял шлем. Он двигался мучительно медленно, словно мертвые члены никак не желали пробуждаться. Волосы, выпавшие из-под шлема, были седыми, лицо – морщинистым и бледным. Гуисмунд. Гуисмон… В Лотарингии его имя произносили иначе. Но прозвища его повсюду звучали одинаково: Жестокий, Жадный. Великий – так его, конечно, тоже называли.