Соспевший лук свозили с огорода в дом и рассыпали под окнами. Тут он немножко подсыхал и ножами его очищали от корней и лишней кожуры, чтобы сложить в зиму на полати.
Работа долгая, нудная, порой со слезами, если нечаянно заденешь сочное яблоко луковицы.
Когда же собирались помочане, работа не только спорилась и быстро заканчивалась, но и становилась праздничной.
— Помогай бог! — приветствовала работающих входящая. — Пособить, что ли?
— Пособи, голубушка, пособи, — ласково встречала хозяйка новую помощницу.
Жонглируя и шурша крутобокими оранжевыми, коричневыми и красными луковицами, бабы без умолку болтали. Присказки, поговорки и прибаутки сыпались, как из мешка:
— В нашем краю словно в раю: рябины да луку не приешь.
— Лук да баня всё правят.
— Кому луковка облуплена, а нам тукманка некуплена…
Ваню в эти дни не отогнать было от помочанок, а мать сердилась, потому что «бабы-помочанки на язык остры, чешут им, не остерегаясь, мало чего скажут, не для мальчишечьих ушей». Ваня притаивался где-нибудь в уголке или за спинами женщин и жадно вслушивался в разговоры, часто не понимая их.
По окончании работ хозяева «прилично угощали» помочан, пекли луковник, а некоторые и деньги платили.
Прощаясь, помощницы говорили:
— Кто на помочь звал, тот и сам иди.
Так и гуляли луковые почистки по слободе до конца сентября, а уж там начинались засидки, капустники… Вся осень была полна праздников, связанных с уборкой урожая.
Татьяна Ивановна опять ходила брюхатая, и все говорили Ване, что скоро у него появится сестренка или братишка. Сестренок у него уже было три, а братика хотелось.
Дети не очень приживались у Голышевых. Еще до Ивана родители похоронили сына. Через год после Ивана — второго. Он прожил только полгода, и Ваня не успел его запомнить.
Татьяна Ивановна, уверенная, что бог наказывает их за грехи, решила год не допускать мужа до себя.
Александр Кузьмич не меньше жены переживал смерть сыновей и постоянно боялся, что умрет и Ванятка, но «пост», устроенный ему Татьяной Ивановной, считал унизительным. И, дав жене месяца три для траура по умершему сыну, пригрозил, что, если она не перестанет «поститься», найдет себе молодку.
Татьяну Ивановну угроза не взволновала, нежности к деспотичному мужу она не испытывала. Она испугалась только скандала.
После умершего Александра появилась Фелицата, которой шел теперь третий год.
Но все эти рождения и смерти прошли еще мимо сознания Вани. А вот следующую сестренку, которую назвали Александрой, он помнил хорошо. Она лежала плотно увязанная пеленками в зыбке и таращила на него круглые серые глазенки. Мать квохтала вокруг нее, как наседка, а отец, мельком взглянув на новорожденную, обращался лишь к Ване и был с ним подчеркнуто ласков.