Но в том, что Герман существует и жив, сомневаться не приходилось.
Когда речь зашла о том, чтобы совершить диверсию на заводе или хотя бы простое нападение, Герман неожиданно объявился.
— Это по моей части, — сказал он, — ждите сообщений! Заводик я вам подберу, о-ох, какой заводик, — он почмокал губами, будто пил чай с мармеладом, — небу будет жарко, не то что товарищам. И больно будет, — сказал он и исчез.
Герман обладал способностью проваливаться сквозь землю — не Герман был, а нечистая сила: только что стоял человек на виду у всех, разговаривал, что-то советовал, кланялся и вдруг — опля! — нет человека. Хотя и голос его ещё звучит, и воздух колышется от движения его тела, и тот, кто разговаривал с Германом, ещё продолжает вести разговор, а Германа нет. Он будто надевает на себя шапку-невидимку из старой русской сказки и растворяется.
Завод бывший штабс-капитан подобрал в самый раз — видать, имел и информацию по этой части, и кое-какие знакомства.
— Предприятие неказистое, — сказал он, собрав Тамаева и его группу, — но для большевиков важное. Возьмём человека, вот вас, например, — сказал он, цепко ухватил боцмана пальцами за рукав бушлата, поднял со стула, — мужчина видный, в соку и в мясе, если брать такого, то только с помощью крупной воинской части, либо кувалды…
Тамаев поморщился: сравнение с кувалдой ему не понравилось, усы устрашающе дёрнулись, но Герман был Германом, а Тамаев Тамаевым, против Германа он никак не тянул — весовые категории разные.
— Попробуйте его взять обычным способом — никогда не возьмёте. А можно взять одним пальчиком, тюк — и большой мускулистый человек скорчится, — он толкнул пальцем боцмана в распах бушлата, и боцман, коротко ойкнув, съёжился. — Вот видите? Это солнечное сплетение. Про солнечное сплетение, думаю, вы знаете лучше меня: матросы — народ драчливый, чуть что — лупят именно в солнечное.
Герман понравился матросам. Своей неожиданностью, простотой, доступностью, тем, что не мудрил, говорил доходчиво. Он не был похож ни на Таганцева, ни на Тихвинского с Козловским — это господа, дворяне с поместьями, ни на Шведова — жёсткого и мстительного, Герман был иным.
— В общем, удар по этому заводику — это удар по солнечному сплетению тому же Путиловскому заводу, — продолжил он. — Понятно?
— А что выпускает этот завод, — просипел Тамаев. Лицо его было багровым, усы шевелились.
— Закономерный вопрос, — похвалил Герман, — группа, которая идёт на задание, должна знать, что завод выпускает. Честно говоря, я сам не могу прочно сказать, что именно. Определяется это одним словом — мелочь. Для путиловцев — одну мелочь, для войны — другую. Кольца для гранат, корпуса для мин, мелконарезные болты для военных механизмов — не пушки, не винтовки, не гранаты, и не сами мины, а мелкие детали для них, гайки, допустим, но без этих гаек пушки не будут стрелять, гранаты не станут взрываться, винтовки откажут в самый нужный момент, а станки на Путиловском просто-напросто остановятся. Уничтожая этот завод, мы наносим удар в солнечное сплетение, — Герман, выставив палец вперёд, потянулся к боцману и тот, подобравшись, втянув в себя живот — грудь вздыбилась под бушлатом скалой — проворно отпрянул назад. — Мы сразу уничтожаем несколько заводов, которые производят оружие. Вопросы есть?