— Краско-ов! — позвал он снова.
Красков теперь считался связным при Тамаеве, эта должность являла собою что-то вроде мальчика на побегушках. Красков неслышно вытаял из тёмной глуби квартиры.
— Красков, достать это сможешь? — боцман звучно пощёлкал пальцем по горлу.
— Смогу!
— Не надо давать провожатых?
— Нет.
— Народ требует. Нар-род, — боцман многозначительно поднял указательный палец, пошевелил им в воздухе, словно размешал некое забродившее облако, — а что такое нар-род? Сколько это значит в пересчёте на хрустящий товар, а? С-сейчас, Красков, мы это определим, с-сейчас… — боцман отвернулся, вытащил из кармана пачку денег, начал слюнявить её. — Знаешь, сколько?
— Нет, — по-прежнему однозначно отозвался Красков. Он и раньше не отличался особой разговорчивостью, всё больше обходился междометиями, простыми коротенькими ответами, а то и просто мычанием либо угуканьем, а в последнее время, когда затосковал по своему приёмышу Мишке, которого потерял, и вовсе «говоруном» сделался. Для того чтобы из Краскова выдавить слово, его надо было сильно удивить. Так, чтобы рот открылся непроизвольно, без посторонней помощи.
— Б-бери на все! — что-то в боцмане взыграло либо, наоборот, полетел какой-то ограничитель, помогающий ему держать характер, во всяком случае раньше Тамаев таким не был. — Тут на два с половиной литра… На три литра хватит. Бер-ри, — Тамаев тяжело шлёпнул рукой о руку Краскова, тот чуть не присел от удара. — Бер-ри! — Тамаев снял свою ладонь, будто большую сковородину, с красковской руки, обнажил деньги. — Бер-ри!
Денег, которые дал Тамаев, хватило ровно на один литр. Но всё равно это были именины.
Вечером вышли на улицу. Взяли с собою бутылки с бензином, три гранаты, револьверы, запас патронов.
— Ну что ж, отпразднуем мои именины, — усмехнулся боцман.
— Может, Сердюка не брать? — спросил его Сорока.
— Оп-пять ты за старое? Скажи, Сердюк он кто — баба или мужик?
— Мужик. Ну и что?
— Мужик только по тому принципу, что правильно носит штаны? Ширинкой вперёд, чтобы все знали: ого-го, вон мужик идёт, пуговицы у него впереди, а не сзади, как у бабы на юбке.
— Это оскорбительно, боцман!
— А мне плевать, оскорбительно или нет. Если он трусит, пусть скажет.
С моря наполз липкий, остро пахнущий рыбой и залежалыми водорослями туман, скопился в низинах, там, где сырость, прилип к сырости, всосал её в себя, собрался в лохматые неподвижные груды, где не было сырости — прополз дальше, оставив на заусенцах, разных неровностях и выступах невесомые клочья.
— Хар-рошая погодка для мокрых дел! — удовлетворённо отметил боцман. — В такой туман моряки похожи на призраков. Впер-рёд, моряки!