— К Алексееву, думаю, сходить можно.
— Так быстрее же, быстрее, Крестов! Иначе Аню расстреляют.
— Не расстреляют. Не успеют, — контуженно подёргав ртом, произнёс Крестов.
— Виктор Ильич, умоляю! Хочешь, на колени перед тобой хлопнусь?
— Не надо на колени. Пошли к Алексееву!
Алексеев встретил визитёра в командирской пограничной форме хмуро, мигом сообразил, в чём дело. Крестов тот даже поёжился, увидев его наполненный свинцом взгляд, — но голос у чекистского начальника оказался на удивление мягким: будучи человеком интеллигентным (да и прежняя профессия учителя обязывала его), Алексеев мгновенно взял себя в руки, улыбнулся Костюрину дружелюбно. Впрочем, Костюрин не заметил ни свинца в глазах сановного чекиста, ни мгновенной перемены — он не видел сейчас почти ничего, жил надеждой: а вдруг Аню удастся спасти?
Алексееву, когда тот вёл операции в «дыре», представляли Костюрина, даже, кажется, делали это дважды, один раз начальник разведки отряда, второй — командир Петроградского погранштаба, но он не помнил ни имени Костюрина, ни фамилии его. Впрочем, это совершенно ничего не значило.
— Слушаю вас, — сонно и дружелюбно проговорил Алексеев.
— Товарищ Алексеев, помогите ради Христа…
— Ну, большевики в Христа не очень-то верят, — перебил Алексеев гостя, — пора бы знать это, дорогой товарищ…
— Да знаю я, знаю, — Костюрин вздохнул болезненно, вертикальная строчка, дрожавшая у него перед глазами, обрела яркость, сделалась чёткой, — извиняюсь за неловкое упоминание.
— Ничего страшного, но за речью своей советую следить.
— Помогите спасти человека! — Костюрин словно бы камень изо рта выдавил, так тяжело ему было, а сейчас вроде бы полегчало.
— Что-то мне непонятно, — широкая дружелюбная улыбка Алексеева сделалась ещё шире, — о ком идёт речь?
Костюрин назвал Анину фамилию. Алексеев открыл одну из папок, стопой лежавших перед ним, в папке находился список, уже знакомый Костюрину. Он огненным листом лёг ему в голову, впаялся в мозг. В следующий миг Костюрин заметил, что список этот всё-таки отличается от того, который привозил на заставу Крестов, — он украшен несколькими резолюциями. Это были, как понял Костюрин, расстрельные резолюции. Одна фамилия на первой страничке была вычеркнута красным карандашом — кому-то повезло.
— Завьялова, вы говорите? — переспросил Алексеев озабоченным тоном.
— Да, Завьялова.
— А кем она вам доводится?
— Невеста. Нет, жена уже… жена!
— Так невеста или жена?
— Официально пока невеста.
— А говорите жена, — укоризненно произнёс Алексеев, провёл пальцем по списку. — Завьялова, Завьялова…