Она всхлипнула и отцепилась от решётки. Сползла вниз, на нары. Ладонью подбила жёсткую грязную подушку — подушка была словно бы резаной проволокой набита, а не ватой, приноровилась было к ней, но в следующий миг настороженно вскинула голову: в коридоре раздались тяжёлые шаги. Сердце вновь сжалось тоскливо — шаги, внезапно раздававшиеся в ночи, всегда означали для обиталей камер беду. Аня закусила губы — неожиданно поняла, что шаги эти имеют отношение к ней.
И точно — заскрежетал замок на двери их камеры, родил на зубах боль. В проёме двери возникли двое мужчин с сосредоточенными серыми лицами.
— Завьялова!
Аня приподнялась на нарах.
— Я!
— Выходи!
Разом проснулись все, кто находился в камере, — зашевелились, засморкались, закашляли бабы, начали озираться — кто с любопытством, кто с испугом, кто с завистью: а вдруг эту Завьялову освободят? Аня машинально сунула ноги в туфли, превратившиеся за две недели из новеньких, нарядных, в старые, разбитые, потерявшие форму, поднялась.
— Я готова!
— Выходи! — суровым голосом потребовал один из мужчин — видать, главный из пришедших.
— Куда это вы её? — раздался вопрос из глубины камеры.
— На Кудыкину гору, — мужчина переглянулся со своим напарником, усмехнулся. — Хорошее это место — Кудыкина гора, — он снова усмехнулся.
— Прощай, девонька! — знающе произнесла женщина, которая задала вопрос насчёт «куда».
Аня вышла в коридор. Было холодно. Оглянулась, словно бы хотела кого-то увидеть, но кого она могла увидеть здесь, в тюрьме? Если только красного командира Костюрина… Но вряд ли его сюда допустят. Ивана, наверное, уже и с коня ссадили, и шашку отняли, и от заставы отлучили, списали подчистую на гражданку — и всё из-за неё… Ходит, наверное, сейчас по петроградским улицам, в разные двери стучится, работу себе ищет…
— Чего встала? — рявкнул на Аню один из сопровождающих, рявкать он умел знатно. — Иди на выход! — Демонстративно сдвинул на живот кобуру нагана.
«Иди на выход!» «Выход»… Как ободряюще звучат эти слова. В них сокрыта надежда. Неужели Иван добрался до какого-нибудь чекистского начальства и вызволил её?
Розовый светящийся лучик разрезал пространство перед Аней, родил надежду. Аня неожиданно для конвоиров улыбнулась.
Два дюжих вооружённых мужика, шедших слева и справа от приговорённой девушки, недоумённо переглянулись: уж не спятила ли эта институточка — чего она улыбается? И чему? Тому, что минуты через три её не станет — получит две пули в голову, на том её земной путь и закончится… Неужели она этого не ощущает?
А Ане казалось, что радостный небесный лучик, который она увидела, привет от Костюрина, от её Вани, слабый свет этот послан ей как знак, как надежда, призыв: держись!