Она задержалась возле кровати, чтобы надеть толстый стеганый халат. В ночные часы большинство каминов гасло, и в холле, где всегда гуляли сквозняки, становилось холодно.
Сунув ноги в мягкие лайковые туфли, Александра взяла стоявшую рядом с кроватью масляную лампу и пошла вниз. Как она и предполагала, Дамиан находился в кабинете, так как из-под двери просачивалась желтая полоска света. Повернув тяжелую железную ручку, она толкнула дверь и без стука вошла в комнату.
Дамиан полулежал на коричневой кожаной софе, протянув ноги к догоравшему камину. После борьбы с ветром его черные волосы все еще были в беспорядке. Он сидел в расстегнутой до пояса рубашке, из-под которой виднелась его грудь с железными мышцами. Александра внезапно вспомнила, как он впервые предстал перед ней примерно в таком же виде в ночь, когда ему пришлось защищать ее от пьяных торговцев. Ей тут же захотелось коснуться его груди.
Она направилась к нему. Услышав звук шагов на толстом восточном ковре, он повернулся и, увидев ее, сел прямо.
— В это время тебе положено быть в постели.
— Мы должны поговорить, — сказала Александра и поставила перед ним лампу.
— Сейчас не время для разговоров. Отправляйся к себе в комнату.
— На этот раз — нет, Дамиан. Сейчас я не уйду.
В первые секунды он ничего не говорил, только изумленно смотрел на нее, словно не веря, что она осмелилась на подобную дерзость.
— Черт побери! — сердито крикнул он, вскочил с софы и прошагал к огню. Он начал было расхаживать перед камином, но внезапно остановился и повернулся к ней. — Время за полночь. Какие могут быть разговоры?
— Объясни мне, что у нас не так.
— Ты сама знаешь, что у нас не так.
— Скажи, — настаивала она. — Я хочу слышать от тебя. Что?
— А то, что я хочу тебя! Ты это хотела услышать?
— Если это правда, то да.
— Ты спрашиваешь? А то ты не видишь! Я не могу оторваться от тебя. Хочу уйти, а руки сами тянутся к тебе. — Он окинул ее взглядом и остановился на восхитительной округлости груди. — В конце концов, я не буду до бесконечности чего-то ждать. Я порву на тебе эти тряпки, повалю на пол и возьму, как хочу.
— Почему же ты этого не делаешь?
На секунду он оторопел, потом затряс головой, уронив на лоб несколько кудрявых темных прядей.
— Мы оба знаем почему. Я не могу сделать этого из-за Питера. Иначе — я знаю — я никогда не прощу себя.
— Мне казалось, ты не слишком склонен к мукам совести.
— Возможно. Я допускаю, что они мне не свойственны. Но совесть у меня есть, как я недавно обнаружил.