— Допреж ты в это не мешалась.
— И более уж не буду, пропадай сам, хватит!
Мартемьянов молчал, глядя в пол. Чуть погодя он вдруг неловко поднялся с кровати, отстранив опешившую Софью. Прошелся по комнате от стены к стене, мотнул головой, словно отгоняя что-то. Замер у окна, серо-белого от снежной пелены. Софья долго и изумленно смотрела ему в спину, но Мартемьянов не оглядывался.
— Федор… — наконец позвала она.
Мартемьянов не пошевелился. Софья подошла к нему сама, осторожно тронула за плечо.
— Федор, что ты?.. Повернись ко мне. Ну, зачем же ты такой упрямый… Федор! Но это же такие пустяки, чего ты стыдишься?..
— Соня, не тронь… Уйди… Само сейчас всё… Тьфу, страму-то, будто баба… — смущенно ворчал Федор, упираясь до тех пор, пока Софья, потеряв терпение, не взяла его за ухо и насильно не развернула к себе.
— Ухи мне накрутить решила?.. — через силу усмехнулся он.
— Вот и правильно было бы… — Софья, приподнявшись на цыпочки, ладонью вытерла ему глаза. — Что ты их прячешь-то, Федор? Очи свои черные? Подумаешь, напугал… Как будто я тебе чужая… Иди, иди сюда, ложись, и я с тобой сяду.
К ее огромному облегчению, Мартемьянов послушался и растянулся на кровати, положив голову на колени пристроившейся в изголовье Софьи. В комнате надолго повисла тишина. За окном летел снег, в углу мигала желтая лампадка под иконой Троеручицы.
— Отчего молчишь, Соня? — наконец, не открывая глаз, спросил Мартемьянов. — Расскажи хоть, что там Татьяна твоя? Марфа говорила — накрылась бадьей…
— Разумеется.
— Что ж теперь-то?..
— Ничего… Я сегодня взяла расчет в театре.
— Пошто? — Он приподнялся. — Это… из-за меня?
— Нет, я сама так решила. Давно хотела, а тут и случай, слава богу, представился. Теперь только неустойку выплачу по контракту — и всё. Нужно пять тысяч, но у Ани они, кажется, есть…
— Соня, да за что ж ты так-то меня?.. — хрипло спросил Федор, поднимаясь на кровати. — Я и сам разумею, что меня теперь повесить мало… Надавай мне хоть по морде утюгом Марфиным, коль душа еще горит, а неустойку твою я уж как-нибудь выплачу!
— Мало тебе досталось? — Софья невольно улыбнулась, взглянув в его темную хмурую физиономию. — Марфа мне рассказывает — у Федора Пантелеича вся личность, как пасхальное яйцо сделалась, а я ей не верю. Вот теперь гляжу — и верно…
— Выходи за меня, Соня, а?.. — вдруг попросил он, снова кладя голову ей на колени и утыкаясь лицом в складки юбки. — Четвертый год во грехе живем, к чему это?
— Оставь… — Софья старалась произнести это жестко, но получилось лишь очень грустно. — Я тебе много раз говорила, что — нет.