Владимир молчал. Умолк и Северьян, с сердцем сплюнув через окно в крапиву. В комнате повисла тишина, которую нарушала лишь звонкая перебранка воробьев за окном.
Северьян мог бы и и не напоминать о той морозной ночи в разгромленном ресторане: дня не проходило, чтобы Владимир не подумал об этом сам. Ничего не помогало: ни здравые, в общем-то, мысли о том, что он едва знает Софью, что все, что было между ними, — длинная ветреная ночь на берегу Угры, несколько писем, слишком поздно полученных адресатом, чужой обман и разговор — короткий, нелепый разговор, обрывки слов на усыпанном битым стеклом и снегом паркете. Как наваждение, как колдовской морок, изо дня в день стояли перед глазами зеленые, словно болотная трава, полные слез глаза Софьи, ее высыпавшиеся из прически каштановые кудри, исцарапанное в кровь лицо, прерывистый шепот: «Поздно… поздно… поздно…» С острой горечью Владимир думал о том, что, возможно, правы и графиня Анна, и Северьян: нужно было тогда попросту, никого не слушая, ни на что не обращая внимания, вынести Софью на руках из этого кабака, как украденную черкесскую княжну, сунуть ее в сани и пообещать извозчику по червонцу за версту — а там как бог пошлет. Что не позволило ему тогда сделать так? Страх, малодушие? Нет, тысячу раз нет! Он никогда не боялся Мартемьянова, даже четыре года назад, когда полностью был зависим от него, а уж сейчас… Присутствие Ирэн? Возможно… Категорический отказ самой Софьи? Да… именно так. Вновь и вновь вспоминая ту ночь, Черменский не мог не сознаваться самому себе: она действительно не хотела ехать с ним. Не нужно было даже слов: он понял бы малейший жест, движение ресниц, чуть заметный взгляд, едва различимый вздох… Но она не хотела. Почему? Владимир не знал. То, что Софья не любит Мартемьянова, было для него настолько ясным и очевидным, что не стоило даже размышлений. Тысячу раз об этом же ему говорила графиня Анна, до последнего не терявшая надежды свести Черменского с сестрой. А теперь графиня уехала, и Софья больше не служит в Большом. Видеться им более негде.
О том, что Анна Грешнева покидает Россию, Владимир узнал на Пасху от Газданова, который ворвался к нему в третьем часу ночи взбудораженный настолько, что Черменский сначала решил, что Сандро пьян.
— Газданов, ты с ума сошел? Иди спать… Ты откуда здесь взялся, я думал, ты в Берлине… Который час? Христос еще воскрес?.. Напился ты, что ли?
— Я нэ пьян! И нэ в Берлине! Воистину воскрэс еще вчера, бог с ним, нэ до него! — По акценту Сандро Владимир тотчас понял, что тот взволнован сверх меры, и вынужден был оторваться от подушки.