Владимир молчал, понемногу начиная понимать.
— Долго сидела так-то… Я дышать забыл… — Северьян закрыл глаза, судорожно сглотнул. — Дмитрич, со мной же отродясь так никто… Ни одна баба, хоть их у меня тыща, верно, была… А тут — девчонка-козявка, пигалица… И что делать не знаю, и вздохнуть не могу, и грудь жгет, просто помираю, и башка с похмелья, и… Ну, и ушел я вечером к чертовой матери!!!
— Да чего ты дрожишь-то, дурак? — негромко спросил Владимир.
Северьян отвернулся, несколько раз шумно вздохнул.
— Испугался я, Дмитрич… Не случалось со мной такого сроду. И девки такой не было. И… не возился так со мной никто. Ты ж знаешь, я приютский, да и оттуда убёг, как только бегать выучился. Не умею я так, не знаю, как нужно…
— Мне сказать не мог?
— Что сказать-то?.. Что босявки сопливой испугался?
Черменский не нашелся что ответить. Молчал и Северьян. За окном уже чуть заметно серело исчерченное голыми ветвями деревьев небо: наступило утро. В комнате стало совсем тепло, угли в печурке прогорели, и Северьян, привстав, задвинул вьюшку.
— Давай спать, — потянувшись, предложил Владимир. — А завтра — домой. Мне уже, честное слово, надоело слушать Натальины завывания с утра до ночи.
— Уж прямо с утра до ночи? — попытался усмехнуться Северьян.
— И ночью тоже, — холодно добавил Владимир. — По утрам ставит самовар, а глаза красные… Мы уж не знали, что и думать, Анисья клялась, что это порча, даже за какими-то углями заговоренными бегала… Я тебе советовать не стану, дело твое, но гляди — такое не каждый день в руки падает.
— Я жениться не буду! — быстро проговорил Северьян.
— Да кто тебя женит, болван? Живи, как умеешь, только чтоб Наташка не ревела белугой! И чтоб не смел мне больше из Раздольного отлучаться не сказавшись! Совсем от рук отбился на спокойном житье…
— Старый я для нее, как думаешь? — не слыша последних слов Черменского, задумчиво произнес Северьян. — Ей ведь семнадцать всего…
— А тебе?
— Откуда я знаю? Но уж не меньше твоего, верно?
— Да. — Владимир всегда был уверен, что они с Северьяном ровесники. — Но в папаши ты ей все равно не годишься, не надейся. Никуда, брат, не денешься, женишься.
— А вот черта лысого!.. — рассвирепел Северьян, но, увидев широкую улыбку Владимира, невольно ухмыльнулся тоже, махнул рукой — и неожиданно зевнул во весь рот. — Правда, спать охота… Ладно, Дмитрич, утро вечера мудренее. Ложись. Да подушку там дай с кровати…
Они заснули на полу, на расстеленной рогоже, стянув с аккуратной Танькиной кровати две подушки и не озаботившись одеялами. Когда Танька, основательно замерзнув на лестнице, осторожно заглянула в комнату, то лишь всплеснула руками: