Перчатка мгновенно раскалилась, но своё дело сделала – чары лопнули, и последнее, что видели выпученные глаза аколита, были опрокидывающиеся стены. Император ударил выхваченным левой рукой кинжалом – в горло, как и Вольный.
Вокруг уже горели пол и тяжёлые тёмные занавеси. Два последних стража, прежде чем погибнуть, захватили с собой еще по одному магу. Двое уцелевших пятились; лицо у одного судорожно дёргалось, глаза навыкате, посеревшие губы что-то шептали – даёт весть своим, подумал Император. Его окатила волна ломающей всё тело боли, но – то ли помогала перчатка, то ли аколит был уже в панике – эту боль можно было одолеть. Рыча, Император шагнул вперёд, правая рука уже сжимала меч; он услыхал отчаянный вопль «Не могу его удержать!» второго аколита; другой, тот, что шептал, вскинул руки перед грудью, словно защищаясь; лезвие аккуратно перерубило ему оба запястья. На вывороте руки Император ударил последнему магу в висок головкой эфеса; потребовалось ещё два движения, чтобы добить обоих.
Всё это заняло мгновения.
Император сорвал занавесь, взмахнул тяжёлой тканью, сбивая огонь. На полу чёрными грудами лежали тела. Раненых не осталось... хотя нет, парень Хеона заворочался и застонал. Император взглянул на рану и присвистнул. Не жилец. Правда, кровь отчего-то не течёт.
– Я... ухожу, – вдруг чётко и ясно сказал воин. – Сними её... повелитель...
Лицо юноши исказилось – боль пробивалась к сознанию, однако он ещё пытался говорить, несмотря на уже начавшее работать заклятье.
– Не... пользуйся... Не... надо. Подарок... Тьмы...
Тело внезапно окутала мелкая сеть стремительно снующих огненных змеек. Вздулся и опал фосфоресцирующий пузырь высотой в рост человека. А когда он с тихим треском исчез, на полу уже никого не было.
* * *
Тави проснулась с криком. Вся в поту. Сон распался мириадами чёрных осколков, стёк вниз, в неведомые глубины каменного лабиринта. Оставался лишь ужас, ужас и омерзение, словно к ней прикоснулось нечто холодное, осклизлое, извивающееся и дурно пахнущее. Тави не боялась, конечно же, ни змей, ни ящериц, ни мышей ни лягушек, да и смешно было бы; но сейчас она прямо-таки задыхалась от отвращения. Она не запомнила никаких деталей, никаких подробностей – ничего, кроме оставшегося чувства.
– Тави? – Кан-Торог был на страже.
– Что-то... очень плохое... – выдавила девушка.
– Здесь, с нами?! – мигом напрягся Вольный.
– Н-нет... наверное. Просто... очень дурной сон.
– Ох, до чего ж я не люблю дурные сны у волшебниц... – недовольно проворчал проснувшийся Сидри. – Вечно они правдой оказываются! Лезет на тебя чудище чужинское, а потом глядь – да это ж тебе твоя же спутница удружила!