И унести с собой Immelstorunn.
– Что мы можем сделать? – одними губами спросила юная Дану.
– Прежде всего понять, насколько важно унесённое им, – Кицум остался непреклонен.
– Очень важно. Самое важное из всего, что только можно придумать.
– Но не... не сам же Immelstorunn?
Агата поперхнулась.
Этот Кицум знал непозволительно много для старого, вечно пьяного клоуна, потешавшего хумансов жалкими, плоскими шутками.
– Понятно, – старик вздохнул. – Я так и знал. Правильно... осень Года Созревания... Immelstorunn созрел и искал себе хозяина. Искал кровь Дану. А теперь он в руках Онфима... Эхе-хе. Тут, пожалуй, и правду пожелаешь, чтобы всех нас накрыло Ливнем. Ну что ж, ладно. Не знаю, на что рассчитывает сам Онфим – тучи идут слишком уж быстро, небывало быстро... но, значит, на что-то рассчитывает. Хорошо, Сеамни – извини, произнёс твоё настоящее имя да ещё по-нашенски, по-хумансовски, грубо, – дай мне немного подумать. А ты спи. Силы тебе ещё понадобятся.
В голосе Кицума на миг зазвучали властные обертона Силы. Внезапно осветившиеся изнутри глаза в упор воззрились на Агату. И, не в силах противостоять этой воле, она вдруг ощутила, что и впрямь валится с ног, что умрёт прямо сейчас, если не заснёт немедленно.
И она заснула.
* * *
Утро вползло в Хвалин, словно бесконечно длинный серый змей. Растекаясь, просунуло бесформенную башку в самое сердце города; тысячами раздвоенных языков провело по оконцам и, угомонившись, приникло, прижалось к щербатым загаженным мостовым.
По своим делам двинулся работный люд. В таверне «Имперский Лев» ещё затемно разожгли печь на кухне. Фесс окончательно стряхнул с себя жалкие остатки дозволенного ему подобия сна. Егоконьдрых, как говорится, без задних ног. Хорошо ему, адепту Арка. Р-раз – и все тревожащие сновидения отсечены одним-единственным заклятием. Спит, спит себе как ни в чём не бывало. Ладно, пусть себе спит.
Фесс поёрзал, устроился поудобнее и снова достал прямоугольник тётиного письма. Тётя Аглая слыла женщиной с огромными связями. Правда, все её попытки управлять норовистым племянником заканчивались ничем. Строптивец в конце концов просто сбежал и вскоре стал одним из лучших людей Серой Лиги. Ему нравилась такая жизнь. Лёгкая, сдобренная пряным вкусом опасности – он не был ни великим воином, ни мастером магии, не из тех, что идут, играючи круша врагов десятками. Он был хорош, но, конечно, не непобедим. И это только подстёгивало.
«Тётя, тётя Аглая... что-то очень важное случилось, если ты решила отправить ко мне такого посланца. Предупреждаешь об интересе ко мне Архимага? Ты всегда была собственницей, тётя, ты привыкла всё решать сама – вот почему я от тебя и ушёл. Но если на твою, пусть даже строптивую, собственность начал предъявлять права кто-то иной – в гневе ты поистине страшна. И при всём том с чисто женской непоследовательностью норовишь меня женить.