— Нед — уменьшительное от Эдвард… Эдвард Уиллет… Да, все сходится! Он воспользовался этим именем. Так сказать, почтил и себя самого, и своего отца, — произнес Ратлидж, немного помолчав.
— Вы разрешите родственникам его похоронить? Вы поэтому интересуетесь? Для… м-м-м… проформы?
— Нет. На самом деле меня интересовало, под каким именем Уиллет мог выпустить книгу во Франции.
— Уиллет? Боже правый, что вы! Тут вы явно ошибаетесь. Я слышал слухи, которые ходили о Неде. Сам не знаю, кто первый начал их распускать. Может быть, Джессап, а может, кто-то другой. Я нечасто слышу сплетни, но недавно в лавке рыбаки громко говорили об этом и смеялись, забыв, что я рядом.
— У вас, случайно, нет той книги, о которой они говорили?
— Да что вы! Никакой книги не существует в природе. По крайней мере, я в это не верю.
— Тогда с чего пошли слухи?
Моррисон отвернулся, словно стараясь получше выбрать слова, и Ратлидж добавил:
— Вы не волнуйтесь. Я знаю о том, чем промышляют местные рыбаки. Меня сюда привела вовсе не контрабанда, и, если их мелкий побочный промысел не имеет никакого отношения к убийству, я буду и дальше делать вид, будто ничего не знаю.
— Очень мудро с вашей стороны, — кивнул Моррисон. — Я тоже смотрю на их ночные прогулки сквозь пальцы. Трудно не заметить, что констебль Нельсон напивается до бесчувствия; он пьет бренди, который не продается в «Гребной шлюпке». Бедняга, он просто не создан для того, чтобы быть полицейским. Кстати, он приезжал ко мне незадолго до вас. Спрашивал, не видел ли я сбежавшую лошадь. Не могу понять, почему его вдруг охватывает тяга к бурной деятельности. По-моему, он делает вид, будто ревностно исполняет свой долг, только для очистки совести. Так, недавно он гонялся за цыганским табором, который, по слухам, переночевал на болоте, а до того искал украденный велосипед… Но о чем я говорил?
— О контрабанде.
— Да. Я хотел добавить, что фата, которую Абигейл надевала на свадьбу, была из французского кружева; она досталась ей от матери. А Нед, упокой Господь его душу, еще до войны регулярно наведывался во Францию. Один или два раза он брал с собой и Бена; мальчику тогда было лет пятнадцать. Бен сам мне рассказал об этом, когда я навещал его дома — уже после того, как он поранил ногу. Бен страдал морской болезнью; начался шторм, и им пришлось зайти в другой французский порт, не тот, куда они заходили всегда. Мальчику стало так плохо, что его взяла к себе одна французская семья. Он не понимал ни слова из того, что они ему говорили, но потом несколько недель ходил как в тумане. Он влюбился в хозяйскую дочку. Конечно, потом все прошло — у мальчиков в таком возрасте обычно все быстро проходит.