— Это все ваши лошади? — Вопрос звучал глупо, но молчание давило на Энн, как свинцовая глыба.
— В тот или иной момент. Отец выражал недовольство, как много денег я трачу на лошадей.
— А эти леди? Одна из них, должно быть, ваша сестра.
— Они все — мои сестры. Когда я проводил здесь сумасшедшие вечеринки, то закрывал их портреты.
— Это очень благородно с вашей стороны.
— Ты смеешься надо мной, Сэриз? — Брови герцога высокомерно поползли вверх.
— Конечно, нет. — С колотившимся сердцем Энн подошла к нему. Она храбро прижалась к его груди, взяла его за руку и положила ее себе на грудь.
Рука герцога обхватила грудь Энн, а сам он наклонился и прижался губами к ее шее. Его поцелуи пробудили в ней бурю эмоций: надежду, неуверенность и страх, что могла наболтать лишнего. Энн молчала, позволяя ему целовать себя и ласкать.
В какой-то степени она сломила его сопротивление, но только не совсем поняла, как ей это удалось.
Марч покрывал поцелуями шею Энн, потом его губы коснулись ямочки у основания шеи. Он лизнул ее языком, и Энн почувствовала тяжесть внизу живота и пульсирующую боль между ног.
— Тебе нравится это? У тебя колотится сердце, Сэриз.
— Так происходит всегда, — поспешила с ответом Энн, — когда я с вами. Мне нравится это. Очень.
— Мне необходимо избавиться от небольшого разочарования, любовь моя. Только я не могу решить как: заняться любовью или отправиться на прогулку верхом.
— На прогулку верхом? — эхом повторила Энн. — Вы хотите сказать, на лошади?
— Полагаешь, я не в состоянии сделать это? — Герцог оторвался от нее и убрал руку с ее груди.
Нет, все-таки ей следовало бы прикусить язык. Ее цель — помогать ему, а не напоминать о том, что он не в состоянии делать. Он уже находится в воинственном настроении.
— Да нет же. Просто мне говорили, что вы давно не выходили на улицу, если не считать нашу совместную прогулку.
— Я с самого Ватерлоо не садился на лошадь. А ты ездишь верхом?
— Да, — выпалила Энн, удивившись его вопросу; и тут же засомневалась, стоило ли говорить правду. Понятно, что такое признание вряд ли разоблачит ее тайны, но она заметила, как удивленно поползли вверх брови герцога.
— Правда? Тогда покатайся со мной.
Поскольку у Энн не было костюма для верховой езды, рубашку, камзол и штаны она позаимствовала у герцога. Они отправились в конюшню. Энн не пришлось направлять его, он шел по запаху лошадей и свежего сена, по запаху навоза.
Энн не ездила верхом с тех пор, как покинула Лонгсуорд. Казалось, будто каждое мгновение с герцогом все глубже окунает ее в воспоминания о доме, который она потеряла. Когда-то у нее был арабский скакун. Свою кобылу Энн назвала Полночь, потому что шерсть белой лошади блестела так же, как мириады звезд, сверкавших над крышей ее дома в полночь.