— Обожди. Сейчас попробую узнать.
Стало слышно как он звонит по другому телефону, о чём-то разговаривает на английском.
— В МОНИКИ. Аппаратура для диализа была направлена в Москву, в МОНИКИ. Твоя врач должна знать о таком медицинском центре.
Я не успел толком поблагодарить его. Положил трубку. Снова снял. Торопливо набрал номер Зоиного кабинета. Она сразу спросила:
— Ничего не получилось?
—Получилось! Получилось, Зоечка! Месяц назад сразу несколько вагонов были отправлены в Москву, в МОНИКИ!
— Господи… — голос её разом потускнел. — Неужели вы думаете, мы туда не обращались? Давно все разобрано, роздано по нашим нищим больницам.
Она бросила трубку. И я положил трубку. «Чаби, чаляби, чаляби, чаби, чаби», — как метроном, начало отстукивать у меня в голове.
Он был серб. Он был йог. Он был инвалид Отечественной войны — в голове за левым ухом сидел осколок, который хирурги не советовали извлекать.
По утрам в его деревянный домик-развалюху, как хозяин, вваливался через раскрытую форточку Брахман. Одноглазый рыжий котяра тяжело спрыгивал с подоконника и начинал с грохотом гонять по половицам жестяную миску.
Александр Иванович иногда сутками ничего не ел, но для Брахмана, этого «паразита», как он его называл, всегда хоть что-нибудь да находилось. Иной раз даже варил для него суп из кильки.
Вот и сегодня нужно было встать, накормить этого бродягу. Всё равно не давал спать, призывно мяукал и громыхал миской.
Шёл седьмой час утра. Судя по слепящим лучам из окна, день обещал быть нестерпимо жарким.
— Аум мани падме хум, — вслух произнёс Александр Иванович, опуская исхудалые ноги со своего продавленного ложа. — Вот однажды придёшь, забулдыга, а я дохлый. Что будешь есть? А? Станешь мой нос обкусывать? Или пальцы?
Брахман выжидательно сидел возле миски. Как статуэтка.
— То-то, паразит! — Александр Иванович прошлёпал мимо письменного столика у окна, занятого расхристанной пишущей машинкой «Москва», к закутку у входной двери, где в опасной близости от висевшей на ней одежды находилась газовая плита с деревянными полками над ней, уставленными заварочными чайничками, пиалушками, кофеваркамиджезвеями, склянками со снадобьями, баночками с остатками обгорелых ароматических свечей.
В одной из баночек торчала обёрнутая в бумажную салфетку варёная сарделька, прихваченная вчера с тарелки во время прощального ужина с московским журналистом, который пообещал, что опишет его в одном из своих романов.
Александр Иванович швырнул салфетку в мусорное ведро, но не попал.
Сарделька же упала рядом с кошачьей миской. Он обратил внимание, что трясутся руки.