Маленьким мальчиком он приводил в восторг мать, которая прикидывалась несчастной лишь для того, чтобы набить себе цену. В душе она радовалась, что ответы ее ребенка были настолько предсказуемыми, и, внешне ее жалея, втайне мы ей завидовали: многим женщинам тоже хотелось иметь карапуза, который не говорил бы ничего лишнего, но они боялись слишком уж сильно об этом мечтать, ведь младенец мог оказаться и девочкой.
Наш мальчик настолько преуспел в своем искусстве, что, став взрослым, разбогател, рисуя буквы «Н», «Е» и «Т» в красивых манускриптах для монастырской братии. Он также высекал их в камне, вырезал на дереве, на заказ выводил инициалы вельмож и деревенских жителей с подходящими именами, каковых в ту пору было несколько. Один хорватский принц даже пригласил его в свой дворец и пожаловал пенсию.
Никто бы не поверил, что этот гравер ведет точно такую же жизнь, как и все остальные люди. На старости он даже умудрялся говорить «нет» столь находчиво, что кумушки и дети считали его святым. Он научил своему искусству нескольких подмастерьев, не оставил никакого потомства и умер молча.
Еще мне рассказывали о легендарном ребенке, который всегда говорил «да». Впрочем, он знал и другие слова. Просто «да» было его любимым ответом, позволявшим проказничать, не навлекая на себя упреков.
С самого начала он принес родителям столько горя, что отец бросился в колодец: это был общинный колодец, и вода в нем полностью испортилась. Ну а мать повторно вышла замуж за мельника, и он от этого умер.
Затем мальчик рос в обществе свиней, за которыми присматривал, а также солдафонов, женщин и священников, с которыми беседовал. Одним словом, он стал палачом и отрубил семьдесят голов.
После того как он впал в маразм, его «да» превратилось в вопрос, так что он непрестанно твердил «Да? Да?» и одновременно колол и щипал соседей, прохожих, малышей, путешественников.
Когда он умер, мы вздохнули с облегчением - так глубоко страдали мы от этого зеркала, что отражало каждого жителя деревни. Мы бросили его труп на съедение волкам, и с тех пор они стали кровожадными.
У нас было принято иметь свой портрет, который можно показать. Фотография, даже в старинном вкусе, для этой цели не подходила. Нас должен был изобразить творец воображаемых миров. Этот человек - всего-навсего художник, весьма умелый и крайне покладистый, хоть и неглупый -всегда был желанным гостем.
Он жил вместе с нами и ел нашу пищу, у него не было собственного жилья, он сам изготавливал свои инструменты, сам собирал, обрабатывал, растирал минералы и краски, а также занимался любовью со всем, что движется, смотря по настроению хозяев, их детей и скотины.