— Сейчас я потерял пятнадцать тысяч долларов, – сказал он весело.
Я несколько испугался, решив, что явился тому виной, отвлёк его внимание. Раскрыл свой пакет, нашарил на его дне первый подарок, довольно нелепый, скажешь ты, шагнул к столу, прицепил к распахнутой у ворота белой рубашке Константиноса медаль «За доблестный труд».
У этого человека, миллионера, есть всё, что ему нужно, и, может быть, абсолютно всё, что можно купить за деньги. Но подобной медали у него ни при каких обстоятельствах быть не могло!
Склонив большую голову с крупно курчавящимися волосами, он удивлённо рассмотрел её и засмеялся, как ребёнок, когда я перевёл ему на английский надпись, выбитую на медали. Потом сказал, что она принадлежала моему покойному отцу. Он был тронут.
В эту минуту по экрану телевизора поползли столбцы каких‑то цифр. Константинос взглянул на них и повернул ко мне смеющееся лицо.
— А сейчас я заработал сорок три тысячи долларов!
Я подумал, что он по–крупному играет на бирже, продаёт–покупает большие пакеты акций или, скорее всего, прибыль получается в результате скачущих цен на перевозки зерна на зафрахтованных судах. Ведь он и Юра занимаются хлебными морскими перевозками по всему миру.
Расспросить обо всём этом у меня не хватало слов.
Я передал ему пакет с оставшимися подарками. Он вынул оттуда три одинаковых плоских предмета, завёрнутые в газеты. Главный сувенир для его жены и детей, имена которых за девять лет я успел позабыть.
Это были три из девяти, как ты знаешь, сохранившихся у нас старинных тарелок – остатки голландского сервиза, принадлежавшего когда‑то моей бабушке, я их реквизировал перед самым отъездом, не сказав об этом тебе. Ведь особенно приятно дарить то, что самому очень дорого. Не так ли?
Константинос полюбовался тарелками с выпуклыми, разноцветными с позолотой изображениями винограда, персиков и грецких орехов, поблагодарил. Потом бережно спрятал их в ящик стола, спросил:
— Хочешь сейчас звонить в Москву?
В самом деле, у меня из головы вылетело по приезде сразу позвонить тебе на работу. Что при помощи Константиноса и сделал.
«А как там Люся с мальчиком?» – спросила ты. «Дрыхнут», – я глянул на часы. Однако, шёл уже первый час. Нужно было бы позвонить и ей в отель. Боясь показаться чрезмерно наглым, я всё же попросил об этом Константиноса.
Тот поднял от бумаг отрешённый взгляд. Потом нажал на какой‑то клавиш, и в дверях возникла Пенелопа.
Вытащив из ящика тарелки и похваставшись, он что‑то сказал ей по–гречески.
Та поманила меня, провела коридором в одну из комнат с открытой дверью. Там за компьютером восседала какая‑то тётка. Бросилось в глаза её синюшное, треугольное лицо с тонкими губами.