Черт побери, как же ему с ней справляться?
И самое главное — как ему справляться с самим собой, с неожиданно вспыхнувшим желанием обладать женщиной, которая играет роль его жены?
* * *
Что-то с ней неладно.
Мэгги грызла соленый ломтик ветчины прошутто из антипасто,
[23]попивала вино и бродила среди гостей. За одни только минувшие сутки на ее долю выпали все занятия, которых она всегда избегала и которых терпеть не могла.
Долгая многословная болтовня о свадьбах и нарядах.
Возня на кухне, загубившая ее идеальный маникюр.
Общение со свекровью, невестками и разнообразной родней, которая нагло совала нос в ее личную жизнь и высказывала свои суждения о ней.
Почему же она до сих пор не выбежала из комнаты с диким воплем, подобно одной из тех идиоток в фильме «Крик», которым явилась жуткая белая маска?
Может быть, потому, что знает: все это понарошку?
Да, должно быть, так оно и есть. Иного разумного объяснения быть не может. Мэгги никогда не общалась с родней, если, конечно, не считать брата и Алексу. И стряпней занималась тогда, когда ей взбредало в голову этим развлечься. И уж верно никогда ей не приходилось иметь дело со стайкой женщин разного возраста, которые хихикают и задают миллионы вопросов. Она привыкла к тишине — по сути, большую часть своей жизни прожила в тишине — и не привыкла сталкиваться с таким откровенным выражением радушия и тепла.
И тем не менее семья Конте приняла ее в свои ряды с чистосердечной радостью. Сестры Майкла оказались такими разными, но Мэгги они действительно пришлись по душе. Они были настоящие. Его мать ни разу не засмеялась, не позволила себе ни единого критического высказывания, когда учила Мэгги готовить первую в ее жизни порцию домашней пасты. Крохотная частица души Мэгги — частица, существование которой сама она стыдилась признавать, — теперь ожила и робко затеплилась. Каково это жить, зная, что столько людей любят тебя, какие бы ошибки и промахи ты ни совершала?
Взгляд Мэгги остановился на Венеции. Жених обнимал ее, а она смеялась каким-то его словам. Даже на другом конце комнаты чувствовалось, с какой силой их влечет друг к другу, а при виде обожания, которое было написано на лице Доминика, сердце Мэгги пронзило иное, беспощадно отчетливое чувство.
Зависть.
Она сглотнула подкативший к горлу комок. Каким бы чудовищным ни казался их с Майклом обман, Мэгги ощутила его оправданность, едва только увидела вместе Венецию и Доминика. Ничто не должно становиться на дороге у этих двоих, в особенности ветхая семейная традиция. Интересно, на что это похоже — быть с мужчиной, который смотрит на тебя так влюбленно и жадно? Принадлежать тому, кто в целом мире не видит никого, кроме тебя одной?