В период, когда Урусов только-только начинал задумываться над призрачными картинами своего будущего романа (о сценарии и фильме и речи не было), в Доме творчества частенько отдыхал один из ленинградских столпов советской литературы, этакий убеленный сединами патриарх по имени Степан Еремеевич. К нему частенько приезжали молодые авторы, ища протекции, поскольку знакомство водил патриарх со всей горком-райком, партийной и издательской элитой, мог помочь напечататься и вступить в Союз писателей, если бы захотел; наезжали лицемеры, дурачки, деловые, оборотистые — всякие.
Степан Еремеевич обычно занимал один из номеров люкс, состоящий из двух комнат и маленькой душевой. Иногда с ним приезжала супруга, тихонькая, с внимательными быстрыми глазками, постоянно переодевавшаяся и переодевавшая маститого мужа; многие искатели покровительства подкатывались именно к ней, о патриархе поговаривали: отпетый подкаблучник (что не мешало ему вырываться время от времени из-под железной опеки тихонькой жены в небывалые романы и загулы). Утомленный корыстью искателей, Степан Еремеевич любил общаться с теми, кому протекция была не нужна, — с уже принятыми в союз, печатающимися, но как бы еще молодыми; общался он и с Урусовым, гулял с ним, однажды пригласил его в свой люкс, где показал ему свои картины. Изумленный Урусов узнал о главном (великом) хобби патриарха — то была живопись.
Работал столп отечественной литературы в основном в двух направлениях. Чаще всего писал он с натуры, большей частию пейзажи, но попадались и портреты с натюрмортами (любимыми его художниками явно были Репин и Фешин, а также многочисленные приятели и одногодки, столпы Союза художников). Особо увлекался он сюжетными композициями на довольно-таки странные и отчасти загадочные темы, к каковым задуманным композициям делал самодеятельный живописец уйму эскизов.
На мольберте, привезенном на черной правительственной «Волге» из города вкупе с огромным этюдником на складных дюралевых ножках, стоял, в частности, картон с подмалевком для композиции «Выход раненого краснофлотца после боя по льду на материк». К ножкам мольберта прислонены были два варианта того же подмалевка, снабженные этикетками с надписями: «Выход раненого краснофлотца после боя к своим» и «Выход контуженного краснофлотца после боя к чужим», а также пустой загрунтованный холст с надписью: «Наш среди чужих». У стен стояли еще два картона с эскизами будущих живописных полотен: «Купание молодых евреек в прудах в лунную ночь» (Урусов почему-то решил, что данное купание должно происходить на Украине) и «Внезапное посещение женой музея, где работает экскурсоводом любовница» (многофигурное полотно с немой сценой из экскурсантов). На стене красовались две этикетки к задуманным, но еще ни на какой изобразительной стадии не находящимся шедеврам: «Воплощение давно выношенного замысла» и «Разоблачение происков».