— Что именно ты хочешь узнать?
Янгхаар пожал плечами.
Его вопрос — его слабость.
И хорошо, что человек, который об этой слабости знает, скоро умрет.
— Она… — пальцы Олли скользнули по узору на кувшине. — Она была очень тихой. Послушной.
— Кто ее мать?
— Рабыня. Отец взял в походе.
Законная добыча.
— Я помню ее, — Олли взглянул на врага сквозь тень ресниц. — Она была красивой женщиной. Ее кожа была цвета сливок. И лицо округло. А глаза — зелены. И да, волосы, что лисий хвост… мать ее невзлюбила.
Взгляд Олли затуманился.
— Моя матушка была честной женщиной. Достойной. Но она родила семерых, и красота ее пошла на убыль. А отец, пусть бы и верен оставался клятве, заботился о матери, но часто брал в постель других женщин. Правда, те не оставались в ней надолго. Кроме этой…
Он провел ладонью по куцей бороде темно-бурого цвета.
Не вырастет она, не завьется кольцами, как у отца.
И не вплетет в нее невеста серебряную ленту.
— Она сумела найти путь к сердцу отца… и как знать, быть может, стала бы в доме хозяйкой.
Янгар кивнул: случалось и такое.
— Но роды подорвали ее здоровье.
И только ли роды?
Янгар не задал вопрос, зная, что не получит честного ответа.
И Олли кивнул, благодаря за понимание.
— Он успел пообещать, что признает дочь. И вынес ее к родовому очагу. Матушку это обидело. И пытаясь обиду ее унять, отец вернулся к ней. А вскоре матушка объявила, что ждет ребенка.
Пиркко-птичка.
Любимая дочь и отрада Ерхо Ину поселилась в Лисьем логе.
— Аану была слабенькой. Мы не думали, что она зиму переживет…
…и удивительно, что пережила. Верно, побоялись Ину трогать сородича. Или понадеялись, что все само собой сладится.
Олли замолчал, и когда молчание его затянулось, Янгар велел:
— Рассказывай.
— Что?
— Все, что знаешь о ней…
Аану. Летняя девочка.
Зеленый камень над сердцем, которое все-таки было у Янгара. И сердце это ныло, переполненное непонятной болью.
Но будет ночь.
И сон.
И спокойствие, пусть бы ненадолго.
Я, выбравшись на берег реки, слушала, как поет лес, встречая осень. Вот лист осины, отяжелевший, покрытый позолотой, летит, прорывает тонкую паутинку. Рыдает журавль, прощаясь с землей. И сходятся в неравном бою дикие туры. Земля гудит под их копытами. Ворочается в груде листвы старый еж, фыркает и вздыхает. А синицы, облепившие рябину — гроздья ее полыхали алым — щебечут о том, что на краю леса вновь люди собрались.
— Какие? — я протянула руку, и синицы спустились на ладонь.
Люди?
Разные. Много.
Считать синицы не умеют, но в голосах их мне видится беспокойство.
При людях железо.