В Зееслау после темноты вообще детей из дому не пускали на двор — пугали Брандтом. Да и взрослые старались по домам сидеть. А на самих тамошних жителей в других окрестных селах и деревнях тоже привыкли поглядывать с опаской — все они там колдуны. Всем им Большой Брандт коль не родной дядька, так двоюродный. А на любого пришлого человека смотрели с удвоенной подозрительностью, вне зависимости оттого, старый он был или молодой, худой или толстый, и на каком он говорил языке — а вдруг это Брандт прикидывается. Или кто из брандтовых детишек, которых, как рассказывали люди на Лизели и на Плётцезее весь прошлый век и всю первую половину века нынешнего, Брандт со своей болотной нечистью наплодил в лесах и топях видимо-невидимо. Поэтому тамошние немцы грибы в лесу не собирали, по ягоду не ходили, да и рыбу предпочитали не в реках и в озерах ловить, а покупать у татар да у русских.
— Забавная сказка, — проговорила Ирина. — Сами придумали?
— Сказка — и в самом деле сказка. Причем не чисто фольклорная — здесь вы тоже правы. Хоть и созданная на основе фольклорных источников. Написал ее один немец, из местных, еще в конце прошлого века — и опубликовал в Катериненштадте, там была своя маленькая типография, печатала всякие разности на немецком языке. А что написал он ее не на пустом месте — на то есть материалы фольклорных экспедиций, как прошлого века, так и начала нынешнего. В заволжском немецком фольклоре Брандт — фигура весьма заметная. И если лесных зверообразных колдунов можно провести по статье влияния местных мордовских и тюркских сказок — если, конечно, не верить в то, что йети в тех местах действительно живут, и живут давно, — то Брандта немцы придумали сами. Или списали с чьей-то реальной биографии, в чем лично я нисколько не сомневаюсь.
— Так, хорошо, — вмешался в разговор Ларькин. — Но давайте от сказок перейдем к делу. Предположим, в достаточно густозаселенной местности есть несколько лесных и заболоченных участков. Предположим, они настолько велики, что там может существовать целая популяция некого до сих пор неизвестного науке животного. Но — вопрос первый: почему они до сих пор настолько редко попадаются людям на глаза, что сколь-нибудь достоверных сведений о встречах с ними фактически не существует? А, Сергей Вадимович? Что вы на это скажете?
— А ничего в этом удивительного, на мой взгляд, нет. В прежние времена там жили в основном немцы, а они в леса и болота не особенно и совались, да и лесов с болотами тогда было куда больше, чем теперь.
— А теперь?
— А теперь, как я уже говорил, особенно после ввода в строй Волгоградской ГЭС, когда в районе от Шумейки до Карамана, то есть фактически от северных окраин Энгельса и до самого Маркса ушло под воду огромное количество земли — причем ушло не полностью и сформировался уникальный массив проток, островов, внутренних озер, лесов и заболоченных заросших камышом луговин — места для жительства у йети стало едва ли не больше, чем прежде. А если учесть, что в эти протоки даже рыбаки стараются не заходить, то йети есть, где жить. Там такая путаница, что заберешься, не выберешься, и каждый год, после каждого половодья, рельеф местности меняется, и иногда довольно существенно. Была протока, нет протоки. Не было на озере мели, появилась мель, а еще через пару лет — целый остров. К тому же йети, судя по косвенным источникам вроде сказок, да и по свидетельствам очевидцев, — животные сумеречные или даже ночные. Если они, конечно, вообще животные. А уличного освещения в тамошних местах, сами понимаете, нет.