— Ну вот видишь! Уже есть над чем поразмышлять. Только прежде нам нужно выяснить, что думает полиция. Если Эшли действительно столкнули, на лестничной площадке или на перилах могли остаться следы борьбы.
Затем я перевела разговор на ее работу. Я сознательно решила больше не донимать Пейтон темой Эшли и убийств — пусть немного успокоится. Пейтон снизошла до того, что задала несколько вопросов и о моей жизни.
Я так устала, что думала только о постели. Пейтон это заметила и, сказав, что грязную посуду уберут без нас, повела меня на короткую экскурсию по дому.
Гостиная на первом этаже, размером чуть ли не с тронный зал, была решена в кремовых тонах — много парчи, на стенах потрясные пейзажи старых авторов в огромных золотых рамах. Три — нет, четыре группы мягкой мебели для гостей.
Я удостоилась чести заглянуть и в исполинский обеденный зал для формальных приемов — обои как в добром музее, из ткани с ручной китайской вышивкой.
Потом были бильярдная, аудио-видеозал с плазменным телеэкраном на полстены, солярий, где суперсовременные аппараты прятались между бамбуковыми зарослями… Ну и так далее, всего не упомнишь. Будь я в другом эмоциональном состоянии, я бы от зависти слюни пустила.
Оказавшись наконец в постели, я почувствовала, что, несмотря на усталость, заснуть сразу не смогу. После развода меня настойчиво преследует бессонница. Поэтому я начала листать последний номер «Глосса», который не забыла сунуть себе в сумочку перед отъездом из Нью-Йорка.
В рубрике «Ответы читателям» обсуждали пикантную насущную проблему: «Что делать с волосами на внутренней стороне бедер и на пояснице?»
Ах, мне бы их проблемы! А тут лежи и думай, кто убил трех невинных девушек и не стану ли я очередной жертвой этого маньяка… Когда журнал выпал из>: моих рук и я только-только задремала, неподалеку вдруг раздались громкие, резкие голоса.
Я разом проснулась. Сердце бешено колотилось в груди. Я затаила дыхание и прислушалась. Да, кто-то, ругается — мужской голос. А теперь женский, визгливый.
Я выбралась из постели и, поскольку на мне были только зелененькие трусики, завернулась в простыню. Тихонечко перебежав комнату, я приоткрыла дверь. В коридоре царил полумрак — горели только два настенных светильника.
Отсюда я различала голоса лучше. Женский принадлежал Пейтон. Слов не разобрать.
Ссора происходила в дальнем конце коридора, где, надо думать, находилась хозяйская спальня.
Я на цыпочках прокралась дальше по коридору.
— Ты даже не думаешь, каково мне во всей это истории! — услышала я крик Пейтон.
— А зачем мне думать о тебе? — кричал в ответ Дэвид. — Ты столько думаешь о себе, что на мою долю ничего не остается. За день не бывает и секунды, когда ты не думаешь о своем сраном «я»!