— Анархия, блин, это мать порядка, так говорил батька Махно, — хмельно вещал Колян с горящими глазками. — Это, блин, общество, в котором признается только воля отдельной личности, и только она, и ничто другое. С–следовательно, человек выдвигается на первый план и называется высшим идеалом. Но мы, блин, адаптировали эту арх… архаичную анархию под реалии двадцать первого века. Мы признаем государственный строй, в котором во главу… Иа. Во главу угла ставится личность.
Костя отвлеченно глядел на бескровные, покрасневшие пятнами, жилистые руки атамана, держащие на весу рюмку и вилку с наколотым пельменем.
— А, вот то‑то же, батенька, — сощурившись, помахал сигаретой Ганя. — Значит–с, вы понимаете, что без государственного устройства никуда? Но тогда какая же это, к чертям, анархия, я вас спрашиваю? Где ваша теоретическая школа? Где Бакунин? Где Кропоткин? Вы же противоречите отцам–основателям!
На кухню почти беззвучно вошла пышная девица, обмотанная в простыню от верха груди до икр. В руках у нее был фиолетовый фарфоровый кувшин. Она поставила его на стол перед атаманом.
— Колюша, кваску вот принесла, — нежным голосом известила она и с интересом окинула взглядом гостей.
У нее было лицо с отдаленно восточными чертами: раскосые глаза, румяные припухлые щеки, чувственный рот и аккуратный нос. Колян похлопал ее по упитанной попке и поблагодарил:
— Ай, Санечка, ай да молодец!
В одурманенных глазах Гани проскользнула зависть.
Элегантно покачивая округлыми частями, Санечка медленно вышла в другую комнату.
Костя проводил девицу жадным взглядом.
Колян Питерский осушил очередную рюмку и отправил в рот пельмень.
— Ты мне не гони! — жуя, проговорил он в сторону Гани. — С теорией, блин, у нас все пучком. «Неоанархизм» — вот как это называется, понял, бля? Я… Я тебе даже больше скажу. Общество светлой техноген… техногенной ци–ви‑ли–зации в середине двадцать первого века будет иметь такое устройство. Нет президента, нет премьера. Есть только совет министров. Полная свобода личности, никаких чипов, свобода передвижений по всему миру, открытые границы, безвизовый режим. I I никаких тюрем. За казнокрадство, убийство, воровство преступника подвергают перекодировке и превращают в полноценного члена общества.
— Эх, вашими бы устами да мед пить! — сказал Костя, подняв рюмку.
— А не надо. Мед пить. Ты своими, вон, дозу намахни. — Колян улыбнулся, то ли злобно улыбнулся, то ли Косте просто так показалось.
Муконин намахнул. Огненная, взрывная горилка чуть обожгла горло и приятно растеклась под грудью.