– Как я вошел? – отвечало чудовище, – вам нэть дель… Что мне укотно, то и укотно… А кто я такой, ви сами знайт…
– Вы, должно быть, какой-нибудь жалкий пьяница!… – вскричал я с сердцем: – я сейчас позвоню и прикажу моему лакею спустить вас с лестницы!
– Хи, хи, хи! – засмеялось чудовище, – хо, хо! Ви это не может…
– Я – не могу? Как так не могу?
– Сфаните, если укотно… – сказал мой странный посетитель с отвратительной гримасой.
Я сделал усилие, чтобы встать и привести в исполнение угрозу, но гость мой, потянувшись через стол, ударил меня по лбу горлышком одной из своих бутылок и опять повалил меня в кресло, из которого я наполовину встал. Я был ошеломлен и с минуту не знал, на что решиться. Он продолжал:
– Ви видат, что лютше бить спокойней, и теперь ви узнайт, кто я… Смотрите: я – хений фантазий…
– Действительно, вы довольно фантастичны, – рискнул я заметить; – но я полагал, что у гения должны быть крылья…
– Крылья? – закричал он с гневом, – ви меня принимайт са фарону?…
– О, нет, нет! – отвечал я, струсив: – вы не ворона, – я не то хотел сказать…
– То-то, советуй не кафарить глюпастей… Крылья у фарон… фаробей, галька… у всяка птица… А я – хений…
– Но, позвольте вас спросить, но какому же делу вам угодно было посетить меня?
– По каком тэлю!? И ви смейт такь кафарит с шентльмен и притом с хений?… Ви – глюп!
Подобное обращение, наконец, показалось мне невыносимым, хота бы даже со стороны гения: собрав мужество, я схватил попавшуюся мне под руку солонку и швырнул ее вь голову незнакомцу; но он отклонился, и солонка, пролетев над его головой, ударилась в стоявшие на камине часы и разбила их стекло.
В ответ на мое нападение, гений раза два или три, очень больно, ударил меня по лбу: у меня на глаза выступили слезы…
– Mein Gott! – воскликнул гений, по-видимому, тронутый моими слезами, – бетный шелoвек, как он пьян!… Не нато так много вотки пить… Ну, не плячьте – выпейте вот…
Тут гений налил мне в стакан, до половины наполненный вином, безцветной жидкости из одной из своих бутылеобразных рук, на горлышках которых я заметил этикетки с надписями: «Киршвассер».
Значительно освежившись от нескольких глотков этой влаги, которою гений разбавил мое вино, я несколько успокоился и мог слушать его странную беседу. Не могу припомнить всего, что он говорил мне; но он говорил, между прочим, что посещает иногда человеческое общество, чтоб освежать его от мелочных житейских расчетов и отупения.
Я слушал, развалившись в кресле, с закрытыми глазами, и, лакомясь виноградом, бросал по комнате его кожу. Гений принял это за знак пренебрежения, рассердился и быстро ушел с какой-то непонятной мне угрозой.