Без какого-либо плана или согласованного решения в качестве силы принуждения в конфликт оказались вовлечены войска. Неразумность этого шага обеспокоила многих англичан, в том числе и герцога Ньюкасла, которому уже исполнилось 75 лет. В свои более молодые годы он четверть века занимался делами колоний, будучи государственным секретарем, и полагал, что в отношениях с ними следует избегать «силовых мер». «Все более популярным становится стремление преодолеть противодействие колоний силой оружия и принудить их подчиниться, — писал он Рокингему. — Бесспорно, я должен выразить свой протест против этого и надеюсь, наши друзья как следует поразмыслят, прежде чем согласятся на столь разрушительный шаг».
Однако в кабинете, постепенно подпадавшем под влияние сторонников Бедфорда и друзей короля, чаша весов склонялась в пользу совершенно иных мер. Конвей, который в одиночку пытался сдерживать Тауншенда и выступал за отмену акта о роспуске ассамблеи Нью-Йорка, подал в отставку с поста государственного секретаря, хотя и сохранил за собой незначительную должность в правительстве. На его место был назначен не обладающий никаким политическим весом, не считая «связей» с Бедфордом, виконт Уэймут. Любитель портвейна, он готов был играть в карты ночь напролет, причем постоянно проигрывал, так что бейлифы у него в доме были обычной картиной. Став государственным секретарем, он не отказался от прежних привычек, спать ложился в шесть утра, а вставал после полудня, «совершенно пренебрегая делами своего ведомства, которыми, по мере сил и возможностей, приходилось заниматься его заместителю, мистеру Вуду». Опустевший после смерти Тауншенда пост канцлера казначейства достался лорду Норту — человеку уравновешенному и спокойному, обладающему, помимо изрядной доли здравого смысла определенными убеждениями, хотя он и принадлежал к стороне, не готовой идти на компромисс. На двух других должностях оказались пэры из фракции Бедфорда: граф Гауэр — после смерти лорда Нортингтона — и граф Рочфорд. Последний в недавнем прошлом был послом в Испании, причем перед отъездом из Мадрида ему пришлось заложить свои драгоценности и серебряную посуду, чтобы расплатиться с долгами в 6000 фунтов стерлингов. Теперь он стал государственным секретарем — после того как Шелберн, единственный министр, выступивший против силовых мер принуждения Хиллсборо и пробывший на своей должности восемь месяцев, ушел — вернее, был отправлен — в отставку. На тот момент Чатем находился на пути к выздоровлению, но, узнав об уходе Шелберна, он отправил в правительство Малую государственную печать, тем самым официально объявляя о своей отставке.