Бронко с сомнением посмотрел на спутников. Вероятно, в глазах его в этот момент должен был вспыхнуть огонь, и он должен был отдать приказ ломать потенциального покойника, но… Он посмотрел на спутников, словно хотел им сказать: «Возможно, придется стрелять по коленям».
— Я не понял, — пробормотал один из них, — он что, назвал нас педиками?
— Бронко, через полчаса он тебя спросит, что такое «дефективный», — предупредил Мартынов. — А еще через час — «Что, он нам член показал, что ли?» У тебя хорошая компания. Жаль, не переломал вас четыре года назад, пока была возможность. Утешает лишь то, что в этом случае на вашем месте сейчас стояли бы другие потомки гватемальских шлюх и пьяной матросни.
Первым не выдержал тот, что стоял слева от Мартынова. Стрелять было нельзя, поэтому он перехватил огромную «беретту» за ствол и бросился на советника, будто с топором.
Сообразив, что лучшего момента связать русского может и не представиться, двое остальных ринулись на помощь подельнику. Тот, что стоял справа, собирался обежать стол и зажать Мартынова в тот момент, когда на него обрушится рукоять полуторакилограммового пистолета, а Бронко бежал прямо на стол, рассчитывая вскочить на него и оказаться сверху.
Быстро сообразив, что к чему, Мартынов скинул ноги, оттолкнулся от пола и стремительно покатился в сторону владельца «топора». Ноги его, выставленные, как таран, врезались в живот бойца и отбросили того к стене. Теперь, когда спинка кресла уже не была прижата к стене, Мартенсон выхватил закрепленный к ней скотчем револьвер Кеннета и дважды выстрелил в Бронко, уже вскочившего на стол…
Две пули девятого калибра сдули его со стола. Вслед за ним на пол посыпались канцелярские наборы, в изобилии украшавшие стол советника, и, хрястнув, как сломанный сук, туда же завалилась настольная лампа.
— Брось!! — прокричал Мартынов, вставая на ноги и держа руку с револьвером у головы оставшегося на ногах головореза. Он отвлекся лишь на секунду. В связи с невероятной живучестью инициатора нападения нужно было срочно прострелить ему колено.
Когда концентрация сгоревшего пороха стала в кабинете невыносимой, Мартынов шагнул вперед и упер горячий дульный срез в переносицу латиноамериканца.
— Я не знаю, как тебя зовут, амиго, но, если ты дернешься, нажму на спуск. А это значит, что мой смертный грех в этой части останется неотмоленным. Как же мне просить Господа простить за смерть твою, если я не знаю твоего имени?
— Карлос…
Мартынов отвел взгляд от его лба, чтобы посмотреть под его ноги. Под подошвами ботинок от Prada расползалась пенящаяся лужа.