— Больно это громко — комитет, да еще исполнительный или там районный. Заважничают! — закричал какой-то парень.
Его слова встретили неожиданную поддержку. Все-таки большинству участников было 14–16 лет.
Решили назвать — организационное бюро.
— Ладно, бюро так бюро, организационное так организационное. Занималось бы делом, — сказал, успокаивая товарищей, Вася.
Важно было, кто войдет в бюро. Выбрали трех членов большевистской партии — Васю Алексеева, Ваню Скоринко, Сашу Зиновьева, четырех беспартийных, левого эсера Васильева, анархиста Зернова и двух меньшевиков.
— Беспартийные ребята пойдут за нами — наше большинство будет, — заметил Вася.
В тот вечер Вася рано пришел домой. Даже младшие ребята еще не спали.
Анисья Захаровна обрадовалась:
— Вот хорошо, хоть сегодня посидишь с нами, уже и не помню, когда вместе чай пили.
— Мне еще уйти надо, маманя. — В его словах звучала извиняющаяся нотка. — А к вам просьба. Погладили бы мне пиджак, очень уж вид у него неважный. Да чистую рубашку бы мне на завтра.
Анисья Захаровна не привыкла к таким просьбам, на одежду Вася никогда не обращал внимания. Она подняла внимательные, вопрошающие глаза. В конце концов, парню двадцать исполнилось. Она была уже замужем в его годы.
И Вася, как всегда, понял, о чем думает мать. Он рассмеялся весело и легко, обнял Анисью Захаровну за плечи:
— Нет, невестку я вам пока не приведу. Не приглядел еще. Вы же знаете, мама, завтра Первое мая. Хочется поаккуратнее одеться для праздника.
Мать грустно и ласково глядела на него:
— И правда, уж время мне внуков нянчить. А ты только демонстрации и собрания знаешь. Ладно, принарядим тебя… Вот и брюки залатать надо, только я это утром пораньше, когда спать будешь. Брюк-то у тебя ведь нет на смену.
Но как ни рано поднялась Анисья Захаровна на следующее утро, ей не удалось привести Васину одежду в такой порядок, как хотелось. Работы, сказать по правде, было много, а он тоже вскочил ни свет ни заря.
— Спасибо, маманя, хватит. Я и так буду франтом.
Не терпелось скорее на улицу. Он вышел из дому, когда весеннее солнце только вставало над городом, золотя край бледно-синего неба. В непривычной тишине громко и празднично щебетали птицы. Всё сулило ясный, теплый день, и от этого еще радостнее и торжественнее становилось на сердце.
У моста через Емельяновку Васю окликнул Петя Кирюшкин. Он тоже выглядел не так, как обычно: надел белую рубашку, начистил до нестерпимого блеска сапоги.
— Не спится? Куда спешишь, Папаня?
Он назвал Васю детским прозвищем, как его давно уже никто не называл. В этом была душевная ласковость, необычная для Петра. Но Вася не удивился. Ведь и день был необычным. Впервые они шли на маевку, не думая о нагайках и ружейных залпах, шли на праздник, а не на бой. Но и этот праздник обещал быть боевым. Они шли отстаивать свои лозунги, свои знамена.