— Васютка, спать пора, — прерывает его мечты материнский голос. — Ночь на дворе.
Младшие уже спят. Вася забирается на дощатый настил, закрывает глаза и долго лежит, представляя себе, как завтра прямо из школы пойдет к газетчику. Нет, он не один пойдет, он поведет всю ватагу!
К весне у него уже собирается несколько книжек. Но тут наступает время, когда от отца уже нельзя получить медяков — ни на пряники, ни на сказки.
В тот год ко многим новым словам, вошедшим в обиход заставских мальчишек, прибавляется еще одно — тяжелое, шугающее слово «локаут». Отец уже несколько недель не ходит на работу. Заводские ворота закрыты. По утрам Петр Алексеевич сидит на кухне за столом злой, неразговорчивый и угрюмо глядит, как ребята хлебают черную тюрю. Сейчас лучше не попадаться ему под руку, заработаешь подзатыльник. Потом он молча встает, нахлобучивает картуз и уходит. Мать провожает его тоскливым взглядом. Идет отец в порт или на рынок — на поиски случайной работы. Но где она, работа? Много ходит по городу таких, как он. Потому Петр Алексеевич возвращается домой еще более сумрачный и молчаливый, чем утром.
Мать только искоса смотрит на него и не задает вопросов. Если повезло, и заработал гривенник-другой, тогда сейчас разложит на столе гостинцы. Хотя теперь какие гостинцы? Мерка картошки или черствая булка — ее продают на копейку дешевле. Но обычно гостинцев нет.
Зато чаще, чем прежде, отец отправляется на залив и, бывает, берет с собой Васю. Они едут вдвоем или к ним присоединяется дядя Миша, сосед. Выезжают рано, солнце еще не встало за городом. Залив лежит тихо, только легкая предрассветная рябь изредка пробегает по его серому стеклу.
— Держи на Канонерский, — говорит отец Васе, сидящему на корме.
Вася кивает. Путь ему знаком, и он горд ролью рулевого.
Отец и дядя Миша гребут, перебрасываясь короткими фразами.
— Наловим на уху, — говорит отец, — похлебают ребята и без хлебца.
— Анисимов Федор вчера меньшого на Митрофаньевское снес. Году не было мальчишке, — говорит дядя Миша.
— У всех теперь покойники, — отвечает отец. — Если б еще не эта забастовка…
Тогда дядя Миша бросает весла:
— Бастовать тебе не нравится, а Белоножкина на горбу носить нравится? Тетявкиных терпеть нравилось?
Кто такой Белоножкин, Вася знает не хуже, чем кто такой Тетявкин. Белоножкин — директор завода, назначили его недавно, но о злобе его и свирепости говорят всюду.
— Да я не против забастовки, ребят жалко. Знаешь, какая у меня семья, — миролюбиво отвечает отец.
— Будем терпеть, так они нас с детьми всех уморят, — говорит дядя Миша. — Для нас нет хуже, чем бояться драки.