— Вот здорово, — радостно заговорил живой и бойкий Ваня Скоринко, — это просто замечательно, что ты к нам пришел, Вася! У нас дело какое есть, если б ты только знал!
Вася широко улыбнулся ребятам, снял кепку и пошел к столу, расстегивая на ходу свое неизменное черное пальтишко на «рыбьем меху». Ребята всегда видели его таким — в синей вельветовой кепке, на которой рубчики совсем вытерлись, в стареньком пальто, — Вася звал его трехсезонным, потому что служило оно ему весной, осенью и зимой. В сильные морозы он только поднимал воротник. Под пальто был серый штопаный свитер. Брюки обтрепаны и ботинки просят каши… По правде говоря, у него больше и не было ничего.
— Так что же у вас за дело? — спросил он, пожимая руки, тянувшиеся со всех сторон. — Рассказывайте, ребятки…
Они переглядывались, ожидая, кто первый начнет.
— Вот, понимаешь, — сказал Ваня Скоринко, — мы тут сидим, спорим о всяких делах, ну о том, что надо делать нам, молодым, в нынешнее время. Всем уже поперек горла встала проклятая война, злоба на царя такая, что просто душит. Ведь правда?
— Правда, конечно. Но какой ты делаешь из этого вывод?
— А вывод такой, что хватит нам ждать.
Действовать хотим!
>Иван Скоринко.
Скоринко еще раз взглянул на товарищей и выпалил разом:
— Бить городовых надо, — городовых, околоточных, приставов! Это они охраняют царский строй. Перебьем их и до царя доберемся. Свернем ему шею. Тогда всё, наша власть!
Вася посмотрел на Скоринко, на взволнованных ребят и сдержал улыбку. Они всерьез думали, что открыли чудодейственное средство.
— И много вы надеетесь перебить городовых разом? Пять? Десять? А царь будет сидеть и ждать, пока вы возьметесь за остальных? Убьешь ты, Ваня, городового, и тебя за это повесят. Так на так… Но я считаю, очень это было бы со стороны рабочего класса не по-хозяйски — менять такого хорошего, боевого парня на царскую собаку. Нет, ты можешь принести во много раз больше пользы. Конечно, когда будешь не один, когда за тобой пойдут сотни молодых рабочих.
— Ну, все-таки убить городового — это уже не разговор, а дело.
— Были и до вас люди, считавшие, что можно свалить царя подобными делами. Ничего у них не вышло. Вы слыхали такие слова — индивидуальный террор? Ленин называет его революционным авантюризмом. Почему? Давайте разберемся вместе…
Они долго сидели в тот вечер за столом. Вот уж не думал Вася, идя сюда, что ему придется делать доклад о народниках и эсерах, о героях и толпе, о том, кто творит историю — избранные личности или народ.
— Да вы не падайте духам, — сказал он, заметив пристыженное и разочарованное выражение на лицах ребят. — Я понимаю, вы хотите, чтобы революция произошла скорее, вы рветесь в бой. Правильно! Хорошо, что вы чувствуете в себе большую силу, а дело по силам для вас найдется. Куда большее дело, чем ухлопать фараона…