Шубин был, очевидно, прав: лучше всего бежать по дороге — на какой-нибудь станции, или выпрыгнуть из поезда на ходу. Но если Шубин осуществил свое намерение и бежал, то конвой теперь усилен и начальники начеку. Что ж, Вася не собирался уходить один, он уже не раз обсуждал свои планы с оставшимися в казарме друзьями, они с ним соглашались. Вместе можно было сделать много. Не удастся бежать незаметно — напасть на охрану, овладеть оружием и уйти с боем.
Громкий голос дневального прервал его размышления:
— Алексеев Василий, на выход!
Вася вскочил с нар.
— Выдь на лестницу, пришли там к тебе.
В пролете лестницы, между каменных маршей, была видна маленькая фигурка женщины в толстом платке. Она стояла, прижимая к груди сверток, и с тревогой глядела вверх.
— Мать!
Он бросился по лестнице, перескакивая через ступеньки, даже окрик фельдфебеля, которого он чуть не сшиб по пути, пролетел мимо ушей.
— Васенька!
Анисья Захаровна припала к нему:
— Все-таки свиделись, услышал меня бог.
Задыхаясь и перебивая себя, она стала торопливо рассказывать: вот решили с отцом собрать ему передачу, она пришла сюда, а часовой не принимает. «Не положено, говорит, да и не стану я для них стараться. Они же там оголтелые только ругаются с нами».
— «Так, может, это и не мой, — говорю. — Мой-то тихонький. Уж передай, — прошу его, — пожалей материнское сердце. Чай, у самого есть мать, знаешь, как она убивается по сыну». Отошел он немного, велел к воинскому начальнику идти, просить свидание, как вас отправляют сегодня…
Она расспрашивала Васю про здоровье, рассказала об отце, о братишках и сестрах.
— Все велели передать тебе низкий поклон.
Потом добавила тише:
— И дружки твои забегают, не забыли дорогу к нам. А на заводе-то шумно!
Она держала сына за руку и заглядывала ему в лицо:
— Бледный ты стал какой… Я принесла тебе денет три рубля, штиблеты, да еще свининки кусочек, белого хлебца, пяток крашеных яиц. Завтра же пасха!
— Спасибо, маманя, деньги я возьму и штиблеты. Мои уж совсем развалились. А булки и свинины не надо. Ребятам лучше отдайте. Голодные же, а нас все-таки кормят.
Он напнулся к самому ее уху:
— Зачем мне булка? Сегодня повезут, так, может, и уйдем на волю.
— Как уйдете? — испуганно прошептала мать. — Кругом вон какая стража…
— Ну, и от стражи уходят. Да вы не волнуйтесь, может, ничего не будет…
Он стал успокаивать Анисью Захаровну, жалея о вырвавшихся словах.
А день был полол неожиданностей. Вдруг оказалось, что незачем готовиться к побегу. Сверху, с площадки лестницы, кто-то громко закричал:
— Алексеев, тебе чистая вышла, освобождение!