Вася пытался проскользнуть за спиной городового, но тот схватил его за рукав:
— Предъяви квиток!
Пришлось вернуться в комнату. А там хозяйничали полицейские — рылись в карточках, ворошили бумаги и кидали на пол. Они всё перемешали.
На столе была рассыпана пачка оплаченных талонов. Вася взял один из них, постоял минуту, потом решительно подошел к приставу:
— Чего ваш городовой не выпускает меня? Я не за пособием пришел! Совсем хворый.
Он помахал талончиком перед носом Любимова.
— Выпустить его, пусть катится ко всем чертям, — сказал тот раздраженно. И Вася прошел мимо городовых, сердито бормоча себе под нос: держат, мол, ни за что ни про что.
«Счастье, что Любимов подслеповат», — думал он.
Пристав не увидел, что на талончике стоял лиловый штамп «уплачено». И Васю не узнал. А ведь сам арестовывал его в феврале.
Так и жил Вася в тот год — преследуемый и бездомный. Каждую минуту он мог попасть в капкан — стоило сделать неверный шаг. Часто, уйдя с ночевки, он не знал, где проведет следующую ночь. Перехватив ломоть хлеба, не мог сказать, когда придется поесть в следующий раз. Товарищи охотно делились тем, что имели, но много ли было у них самих? И всё равно он постоянно был весел и никогда не лез за словом в карман. И всегда у него были новые песни:
— Не слыхали такую?
Отречемся, друзья, от марксизма,
От доктрины великой, святой.
Нам дороже кумир шовинизма,
Нам не надо борьбы классово́й…
— С ударением тут не гладко получилось: классово́й… Надо что-нибудь придумать. А так правильно. Настоящая меньшевистская марсельеза. И под мотив подходит. Подарим ее оборонцам.
Ребята от души смеялись, а меньшевики, заслышав эту «марсельезу», приходили в ярость.
Всё больше партийкой работы в районе ложилось на Васины плечи. Он устраивал сходки — в Поташевском лесу, у Дачного или на Канонерском острове, на взморье. Он вырос там, хорошо знал эти места и любил их. Петя Кирюшкин или еще кто-нибудь отправлял лодки, Вася встречал их. Говорили, сидя у костра, спорили, а рядом лежала чья-то гармонь, валялись нарочно привезенные бутылки из-под политуры, — она шла тогда у пьяниц вместо водки. Если нагрянут жандармы, появится вблизи морская полиция, можно быстро изобразить компанию подгулявших мастеровых…
Он бывал на Путиловском, выступал в мастерских. Проходил по чужому номеру. Не раз его видели на фабрике Кенига. Когда назрела забастовка на Российской бумагопрядильной мануфактуре, райком послал туда Васю. И на этой фабрике у него были знакомые среди мюльщиков, ватерщиц, — он встречался с ними в обществе «Образование», в Ушаковской школе. Все-таки завести серьезный разговор оказывалось нелегко. Многие работницы совсем недавно пришли из деревни. Они плохо понимали, зачем надо бастовать, а появление парнишки — одного среди сотен девушек — настраивало их на озорной лад.