— Я иду спать, — объявила Дженис, зевая, как котенок.
— Я скоро приду. Подышу минут пять свежим воздухом и запру дверь.
Прошел дождь, но сейчас небо уже очистилось, хотя над головой все еще можно было заметить цепочку густых облаков. Но над ними видны были звезды.
Эндрю медленно оглядел сад. Было темно, и каждый шаг приходилось делать осторожно, ощупывая почву под ногами. Нагнувшись, чтобы не оцарапаться о вишневое дерево, ветви которого свисали над тропинкой, Эндрю разглядел наконец скамейку. Он сел, чувствуя под собой мокрое дерево. Звуки ночного сада были слышны гораздо отчетливее, чем доносящийся шум уличного движения.
Эндрю откинулся на спинку. Глаза его закрылись. Влажный воздух холодил веки. Эндрю тоже выпил сегодня порядочно. Только сейчас ему удалось избавиться от гула голосов, продолжавших звучать в его голове после ухода гостей. Тишина была прекрасна.
Открыв глаза, Эндрю взглянул на дом, окруженный со всех сторон деревьями. Палочка, поддерживающая глицинию, увивавшую дом, немножко отошла от стены. Надо будет в следующую субботу взять стремянку, коробку с инструментами и починить ее.
Неожиданно Эндрю почувствовал себя счастливым. Ведь у него был этот дом, два сада, та непередаваемая словами любовь, которую испытывал он к своим сыновьям, и у него была Дженис. Он вспомнил ее мутноватый взгляд, когда она начала сегодня жаловаться мужу на поведение Джимми, ее потребность в любви и поддержке, запах пищи, исходящий от ее волос.
Сейчас сердце его пело, как птичка, вылетевшая из клетки.
Жизнь вовсе не казалась такой уж сложной, жить было просто и радостно. Здесь было все, что у него есть, — все, что ему надо. Когда Эндрю поднялся наверх, Дженис уже спала. Эндрю разделся и скользнул под одеяло, поудобнее пристраиваясь поближе к ее теплой спине.
Человек сорок детишек носились под величественными сводами здания. Торжественная обстановка не производила на них ни малейшего впечатления: они бегали взад-вперед, карабкались на древние каменные сидения, расположенные вдоль стен. Сегодня была первая репетиция рождественской пьесы, которую ежегодно ставили в Графтоне.
Марсель Уикхем сидела на откидном месте, держа в руках список. Рядом с ней стояла плетеная тростниковая корзина. Дейзи Уикхем назначили петь в хоре ангелов. Это была большая честь, но, как всегда, имелась обратная сторона медали: в приглашении Дейзи на роль ангелочка была приписка, что миссис Уикхем, возможно, захочет помочь в изготовлении костюмов. Вздохнув, Марсель согласилась ради дочери. И вот теперь, когда до представления оставалось всего три недели, у шестнадцати детей все еще не было костюмов. В том числе не хватало костюмов быка и осла.