Первые ночи Петр спал плохо. Рука его уже почти не беспокоила, жара не было, и он сперва не мог понять в чем дело. Пока с удивлением не сообразил, что ему для того чтоб спокойно уснуть не хватает… пальльбы. То есть пальбы была, – какой-никакой грохот мощных пушек иногда сюда доносился, – но из-за расстояния такая тихая, что не усыпляла. "Дожился, – думал он, если гул артиллерии заменил мне колыбельную". Не иначе после конца войны придется стрелять себе под ухом из пистолета, вместо снотворного…". Поговорил с соседями, и оказалось, что очень многие мучаются от того же странного феномена. Однако, когда Петр осознал в чем дело, то вскоре и задремал, и следующие ночи спал уже спокойно. Соседи качали головами, и говорили, что у него завидная психика. И вот, в конце недели он сходил на очередной осмотр, и услышал от врача, что послезавтра тот намерен его отпустить обратно.
Теперь Петр шел на окраину лагеря. "Забавно, думал он, пробираясь между людей. Несмотря на скученность, здесь все умудряются не задевать и не толкаться. Очевидно, прорехи в теле отбивает охоту распихивать дорогу локтями. Гражданским стоит поучиться вежливости у пострадавших солдат".
Он кутался в приставшую к нему со дня прибытия шинель, и проходя смотрел на раненных. Кто-то из них сидел глядя в никуда отсутствующими глазами. Он уже знал, что это реакция организма, когда человек смотрит как бы внутрь себя, пытаясь понять, что в нем изменилось, где случилось повреждение. Потерявшие конечности были как правило мрачны. Рядом с ними особенно контрастно смотрелись веселые парни, пребывавшие в прекрасном расположении духа. Обычно те, кто предвкушал отправку на лечение дальше в тыл, но при этом ожидал себе полного выздоровления. Ходячие и легкие раненные кучковались, и оживленно переговаривались. Как правило солдаты сидели только с солдатами, офицеры с офицерами. На все пути, пока Петр пробирался между палаток и тентов его захлестывали обрывки чужих разговоров.
…Я ему говорю, послушай доктор, мил ты мой человек. Я закон знаю, по цензу я, стало быть, к службе негодный. У меня рост всяко меньше двух аршинов да два-с-пол вершка. А он мне, – распрямите спину, распрямите спину… Ну и намерил… забрили меня в солдаты…
… У нас за два месяца боев выбыло три командира полка. Три. Сейчас совсем другая война, поручик, а наши все по старинке, как герои Бородина, впереди строя хотят скакать…
…Командир-то у нас, знаешь кто? Немец! Фамилия Бергаман, итить! Известое дело, все он своим докладывает, чтоб нас заморить… Ну и что, что мы здесь против австрияков. Все они одна ягода!..