Проснулись поздно. От костра остались лишь догоревшие головешки. Что делать дальше? Жизнь Прокопия была уже вне опасности, но идти он еще не мог, болела ушибленная спина. Решили переждать до утра. Мы доели остатки сухого мяса, и я уже собрался идти за дровами для ночи, как сверху донесся стук камней под чьими-то тяжелыми шагами.
— Медведь! Его еще недоставало! Кто знает, с каким намерением он идет нашим следом? — забеспокоился Прокопий.
Вдруг оттуда же, сверху, глухо прорвался выстрел.
— Кирилл нас ищет, — сказал я, обрадованный, и стал кричать, звать его к себе.
Через несколько минут на снежное поле откоса выкатился черный шарик и стал приближаться к нам. Это — Черня. Он подбежал ко мне, стал ласкаться, визжать, выражая свою собачью радость. Следом за кобелем спустился и Лебедев.
— Что за чутье у него, привел, нигде не сбился, иначе разве нашел бы вас тут! — сказал он, кивнув головой на Черню.
Теперь были все вместе. Оказалось, что мы находились не так далеко от вершины гольца. После короткого разговора решили идти в лагерь. Шли своим следом, выбирая в снегу ступеньки и поддерживая с двух сторон Прокопия. Туман рассеялся. В горах стало светло и просторно.
Как только добрались до стоянки, Прокопий уснул. Рядом с ним спал Черня. Мы с Кириллом долго сидели у костра. Я рассказал ему про пирамиду на Кинзилюкском пике, о Мошкове и снова захотелось горячих лепешек. А вокруг, в сумраке ночи, простирался безграничный край суровых гор. Слабый ветерок проносился, шевеля траву и разбрасывая аромат цветов. Теперь в нем чувствовался мир и успокоение.
До восхода солнца караван покинул гостеприимный стан. Почуяв обратный путь, лошади торопились. В утреннем запахе хвои, цветов, скал теперь жил запах горячей лепешки, дразнивший наш аппетит. Ни о чем мы так не тосковали, как о хлебе. Что по сравнению с ним мясо, торты, шоколад, яйца, сливки, рыба! Какая сила заключена в нем. Само слово — хлеб — мы произносим, как нечто святое, что для нас превыше всего. Казалось, за пригорелую корку отдал бы все: Бурку, последнюю одежду, тропу…
Чем дальше мы уходили от прямого Казыра, тем сильнее терзало любопытство. Где-то в глубине сознания еще копошилось сомнение, еще не верилось, что и на нашей улице наконец-то наступил праздник.
Во второй половине дня, выбравшись на перевал к Фомкиной речке, мы решили отдохнуть. Нужно было покормить лошадей и самим утолить голод. Я остался варить чай, а Лебедев с Днепровским пошли на верх бокового отрога посмотреть, действительно ли на Кинзилюкском пике отстроен пункт. Они скоро вернулись с добрыми вестями.