«Что делать?» – лихорадочно думала я.
– Может быть, Зинаида Андреевна, вы хотите добровольно выдать нам некие предметы, подтверждающие вашу причастность к убийству? – мягко спросил следователь. Но я видела его волчьи зубы, желтые, крупные, и понимала, что все, о чем он мечтает, это меня поскорее загрызть.
– Какие еще предметы? – Я попыталась изобразить удивление.
– Вы сами знаете. Чистосердечное признание облегчает участь.
– Вы хотите сказать, что срок я могу получить условно?
– Это вряд ли, – неприятно усмехнулся он. – Вы организатор похищения молодой красивой девушки и заказчик ее убийства. Даже присяжные вряд ли будут на вашей стороне, если вы вообще сможете добиться суда присяжных. Чудовищное преступление, потрясающее своей циничностью и жестокостью. Но вы можете немного скостить срок.
– Могу я подумать?
– Времени на раздумье у вас нет, – жестко сказал он и скомандовал коллегам: – Начинайте!
– Погодите. В доме на самом деле есть один предмет не совсем э-э-э… обычный. Но к Анжеле он не имеет никакого отношения.
– А именно? Что за предмет? – деловито спросил следователь.
Я молча встала и направилась к двери.
– Стоять! – рявкнул он.
– Я в спальню. Предмет находится там.
– Проводите, – скомандовал он операм и оператору.
Я шла к двери в свою спальню, а за мной неотрывно следовала камера. А я очень не люблю, когда меня снимают. Я ведь уже не так молода и не так хороша, как раньше, и к тому же не накрашена. Они застали меня врасплох. Если бы только я могла подумать! Но времени на раздумья мне не дали.
В панике человек начинает совершать ошибки. А я была в панике. И о совершенной ошибке поняла, как только вышла в гостиную со стеклянной емкостью, в которой плавала отрубленная кисть. До сих пор консьержка и соседская домработница были моими союзницами. Они пребывали в уверенности, что все, происходящее здесь, в этой шикарной квартире, – какая-то ошибка. И смотрели на меня с сочувствием. Но как только дамы увидели отрубленную руку, все в мгновение ока переменилось. Теперь передо мной стояли и сидели только мои враги. И я была против них одна. Глядя на консьержку, я поняла, что никогда уже больше не буду жить в ЦАО. В эту квартиру мне дорога заказана. Я навсегда останусь женщиной, в чьем доме нашлась отрубленная человеческая рука. Это автоматически исключает меня из списка благонадежных. А здесь могут жить только благонадежные люди, ведь это центр Москвы.
– Понятые, вы все видите?
Они в ужасе молчали, только одновременно кивнули.
Это была нормальная человеческая реакция: страх, брезгливость и, наконец, отвращение. «Извращенка! – выразительно говорили женские взгляды. – А еще порядочной притворялась!»