Моторную лодку предстояло в спешке не просто загрузить центнером аммонала, но и надёжно, намертво закрепить все четыре ящика — Шилов опасался, что затопленная у бьефа лодка, идя ко дну, может перевернуться в воде. Она могла перевернуться под воздействием потока, который с силой всасывается в водоприёмник гидротуннеля (а именно там, у самой решётки водосбора, должен произойти взрыв — в наиболее уязвимом месте плотины).
Они с Корытиным накануне просидели полночи, обсуждая схему и план предстоящей акции, продумывали, взвешивали каждую деталь. А об этом забыли, точнее, просто упустили из вида, не придали значения. И только вечером, за несколько часов до назначенного срока, Викентий Фёдорович, прогуливаясь по безлюдному гребню плотины и мысленно рекогносцируя уже близкую операцию, вдруг с ужасом сообразил: лодка вполне может перевернуться и тогда из могучей торпеды с уже зажжённым запалом, получится пшик, ящики развалятся в воде в разные стороны…
Надо было срочно увидеть Корытина, хотя они и условились до двадцати трёх часов не встречаться, чтобы не привлекать внимания. А между тем Корытина не было поблизости: он находился на небольшом острове, где в бетонированном погребе располагался склад взрывчатки. Он поехал туда якобы по караульным делам, а на самом деле для того, чтобы засветло в последний раз уточнить ночные действия (именно на острове планировалось убрать первого часового).
Остров представлял из себя вершину затопленного холма, и на нём, кроме груды камней, двух громоотводов да постового грибка, ничего не было. Вохровцы считали его самым неудобным постом, гиблым местом, где в непогоду часовых хлестало дождём и "проветривало" до костей со всех сторон. Корытин для поднятия собственного авторитета даже вошёл с ходатайством о строительстве на острове будки-времянки, и ему на это выделили средства. Ну, теперь, надо полагать, кирпичная сторожка не понадобится.
Погода портилась. С севера, от Золотухи, накатывались взъерошенные ветром тучи, наверху, в провалах между слоями, иногда проскальзывали закатные лучи, и от этого внутри туч вспухали багровые языки, будто пламя сквозь дым огромного костра. Изредка срывались крупные дождевые капли, звучно шлёпались на бетон, оставляя чёрные маслянистые пятна. Дождь не помеха, подумал Шилов, не было бы сильного ветра: поднимутся волны и тогда придётся откладывать операцию.
А откладывать нельзя, потому что приходящие дожди, по сути дела, — приход осени, время затяжной падеры, когда тайга неделями мокнет в серой завесе, а просёлки, броды, даже горные тропы становятся непроходимыми.