А чем и с кем? Какими силами его делать? Людей не хватает, транспортных средств почти нет — только лошади. И их приходится выбраковывать. Где теперь взять новых?
— Так какое будет ваше мнение, Михаил Иванович? — шелестя брезентовым фартуком, остановился рядом фельдшер Грипась.
— Насчёт чего? — нахмурился Денисов.
— Ну, по поводу очередного экземпляра. Вон он, полюбуйтесь. Мерин Урал, возраст семь лет. Дистрофия второй степени.
— Тоже сап?
— Разумеется. Подвести поближе?
— Не нужно.
И так хорошо было видно: лошадь на издыхании. Рёбра все на виду, как растянутая гармонь, под гноящейся шкурой торчат угловатые мослы. Плоская голова виснет к земле, беспрерывно тянется из ноздрей характерная синеватая слизь…
…Что-то щемяще-тоскливое виделось в слезящемся глазу мерина, в немощной измождённой шее. Денисов не выдержал, подошёл к пряслу, покачал головой, разглядывая незаживающие раны на крупе, над которыми роились зелёные помойные мухи.
— Где же его так ухайдакали, бедолагу?
Фельдшер неопределённо пожал плечами, поманил конюха-выводного, бородатого мужика с марлевой повязкой на лице.
— Евсей Исаевич, вот комиссия интересуется: на каком объекте работал Урал?
В подошедшем конюхе Денисов только сейчас узнал заведующего конным двором Евсея Корытина, разбитного цыганистого любителя лошадей и охоты — именно на этой почве у него в своё время сложились близкие отношения со старым начальником стройки. Помнится, Петухов собирался даже включить его в список "особо ценных специалистов" и забрать с собой. А вот, поди ж ты, не взял почему-то.
— Тебя не узнать. Замаскировался, — сказал Денисов.
— Так ведь сап, Михаил Иванович, — Корытин развёл руками. — Штука серьёзная.
— А почему сам на выводе? Конюхов нет, что ли?
— А всё поэтому, Михаил Иванович. По причине сапа. Из конюхов никто не соглашается ни за какие коврижки. Вон стоят пялятся, дармоеды.
Взяв ведро с карболкой, Корытин тряпкой протёр жердину прясла, предупредил: желательно не прикасаться.
— Насчёт Урала спрашиваете? Сами видите — полный доходяга. Работал, как и все они, в щебёночном карьере. Грузовоз. Ну, а похлестали его, так это дело житейское — план гнали. Да и ленивый коняга был, только под палкой и работал.
"Был…" — с неожиданной горечью отдалось в сердце у Денисова. Легко и просто сказано, а ведь мерин-то ещё живой.
Денисов махнул рукой, повернулся и, когда шёл к своему стулу, вздрогнул, как от толчка в спину, услыхав сзади зычно-повелительное: "Гони!"
Вот такими все они были, "коняги-доходяги", их прошло перед глазами ещё одиннадцать, а всего выбракованными, а значит, приговорёнными, оказалось семнадцать. Конюхи и возчики, стоявшие группой поодаль, посмеивались, острили: "Казна — больше тянуть не положено", имея в виду заповедное картёжное правило.