Да,
«заимодавцев жадных рой» ужасно живуч, это заметил ещё Пушкин. Следовательно, как полагает Волков, не надо было ждать милостей от природы, и Шостокович готов был действовать… Почище Достоевского был злодей. И уже, поди, наточил нож, но тут вдруг словно с неба свалилась Сталинская премии первой степени – 100 тысяч рублей! Только это и остановило Джека-потрошителя.
Однако главная жертва Волкова не классика, а советская литература и музыка. Через нее он хочет показать всю мерзость советской жизни, в частности, как беспощадны были негодяйская власть и лично Сталин. Например, говорит, в двадцатые годы стихи Пастернака были запрещены. Ах ты, скважина! Но вот же хотя бы такой неполный списочек: «Сестра моя - жизнь» (1922), «Темы и вариации» (1926), «Избранное» (1926), «Девятьсот пятый год» (1927), «Поверх барьеров» (1929)… Плюет он на это через океан.
А ещё уверяет, что в 1931 году, читая в журнале повесть Андрея Платонова «Впрок», Сталин сделал на полях резкую надпись. И всё - Платонова тут же «выбросили из литературной жизни». Да как же, кто и когда узнал о сталинской пометке на полях журнала? Неужто тиран приказал опубликовать её в «Правде»? Не стала ли она известна только после его смерти? А главное, каким образом «выброшенный из литературы» писатель именно тогда печатает одно за другим свои произведения: «Такыр» (1934), «Третий сын» (1935), «Фро» (1936), «Река Потудань» (1937), «На заре туманной юности»(1938), «Родина электричества» (1939)… А сколько в ту же как раз пору Платонов написал статей! О Горьком, Николае Островском, Юрии Крымове, о Чапеке, Олдингтоне, Хемингуэе… А пьесы для Центрального детского театра!
На его статью «Пушкин и Горький» в 1937 году обрушился известный тогда критик Абрам Гурвич. Платонов ответил ему в «Литературке» не под каким-нибудь трусливым псевдонимом и совсем не как человек, выброшенный из литературы: «Критический почерк Гурвича крайне вульгарен и пошл» и т.д. в том же мужественном духе.
А то взбредёт Волкову в голову рассказать байку, как Сталин вызвал однажды сразу трех знаменитых поэтов - Маяковского, Есенина, Пастернака – и повелел им срочно заняться переводом грузинских поэтов. Понять тут Соломона можно. Он слышал, что Сталин по рождению грузин, значит, как Соломон своим, так и он своим должен во всём содействовать. Простая мысль, что по своему положению Сталин просто не мог заниматься проблемой переводов, за этот толоконный лоб проникнуть не может. Я уж не говорю о том, что в каком-то особом расположении к Грузии Сталин никогда замечен не был. Более того, он называл её