— Что ты видишь?
Ромчик пожал плечами. С третьего этажа их особняка открывался панорамный вид на все Заречаны, от круглосуточного киоска прямо напротив ворот, и до окутанных синей дымкой многоэтажек Житомира, за которыми садилось оранжевое солнце.
— Заречаны, — хмыкнул Ромка.
— Село Заречаны, — подтвердил отец. — Пригород Житомира. Последние годы приобретающий статус престижного коттеджного поселка. Так?
— Ну, так.
— А вон там что ты видишь? — Радомский указал на трех человек, обтиравшихся возле водочного киоска.
— Алкаши какие-то, — опять пожал плечами сбитый с толку Ромка.
— Вот именно. Коттеджный поселок — и алкаши. Прямо возле наших ворот. Гримасы молодого капитализма. Ты слышал про Французскую Революцию? — неожиданно сменил тему Радомский.
— В школе проходили…
Радомский допил виски, побренчал льдинками в стакане и, подумав, налил вторую порцию.
— Триста лет назад кучка аристократов придумала лозунг «Либерте-Эгалите-Фратерните», и тем самым вбила первый гвоздь в гроб западной цивилизации, — начал он. — «Свобода, равенство и братство». Оставим в покое либерте и фратерните; но вот эгалите… Идея равенства всех людей, такая притягательная и заманчивая, включенная во все возможные декларации и манифесты, не выдерживает прямого столкновения с реальностью. Ты согласен со мной?
— Нет, — помотал головой Ромка.
— Нет? — удивился Радомский. — Видишь вон того алкаша? Ему в жизни надо нажраться, проблеваться и опять нажраться. И он равен мне? Или тебе? Ты понимаешь, что это не так; и он понимает, что это не так. Но ты — интеллигентный мальчик из обеспеченной семьи, делаешь вид, что вы равны, а он — нищее, голодное, неопохмелившееся, и поэтому озлобленное быдло, тебя просто ненавидит. Для того урода, с которым ты подрался, твой айфон — уже повод любой ценой набить тебе морду. Они и ходят туда, в это ваше историческое фехтование, не для того, чтобы в рыцарей играть, а чтобы набить кому-нибудь морду. Ну нет у них других развлечений! И они так выплескивают избыток своей озлобленности. Не фехтование — так кикбоксинг какой-нибудь, «бойцовские клубы» всякие разные… Но тебе-то оно зачем?
— А мне нравится, — гордо вскинул голову Ромка. — Там мои друзья. И мне там интересно.
— Интересно, — повторил Радомский, играя желваками. — Значит, так. На истфех — больше ни ногой. Узнаю, что ходишь — посажу под домашний арест. Утром в школу, вечером домой. И даже на фотографию к Загорскому не отпущу. Понятно?
— Понятно! — Ромчик был мрачнее тучи. — Я могу идти?
— Свободен, — махнул рукой Радомский.
7
Если в уездном городе N количество парикмахерских и похоронных бюро наводило авторов бессмертного романа на мысль о том, что жители рождались лишь затем, чтобы побриться, постричься и сразу же умереть, то житомирян ожидала более страшная участь. Да, парикмахерские (пардон: салоны красоты!) тут встречались на каждом углу; Ника где-то читала, будто это — популярный «бизнес в подарок» — от серьезного предпринимателя любимой жене, чтобы меньше тратила денег на шопинг. Но вот вместо похоронных бюро в Житомире были банки. Всех видов и размеров, от гигантских строений с колоннами, до крошечных офисов, где можно было обменять валюту, снять деньги с банкомата и, разумеется, взять кредит.