«Стой!» крича верблюду, Калдыргач-аим
Плачет, а сама едва бредет за ним.
Видит — одинокий всадник на пути.
Калдыргач боится близко подойти:
Человек проезжий, человек чужой, —
Девушке обиду может нанести.
Думает: «Укрыться б лучше от него!» —
Спряталась в чангал колючий от него…
Подъезжает ближе Хакимбек-шункар, —
Стал пред Алпамышем старый черный нар,
Голову задрав, почтительно ревет.
Своего верблюда витязь узнает, —
Думает: «Мой старый черный нар живет!
Как-то без меня живет родной народ?»
Вздох печальный сердце Алпамыша рвет.
А вокруг него верблюд семь раз подряд
Бодро пробегает — и глаза горят.
Посмотрел Хаким, — подумал про себя:
«Хоть и бессловесны твари, а гляди —
И они любовь к хозяевам хранят!»
Сердце у него расстроилось в груди.
— Ну, мой нар, прощай, — теперь назад иди.
Будь здоров и жив, меня в Конграте жди. —
И назад побрел уныло черный нар,
И к сестре подъехал Хакимбек-шункар.
Он сказал: — Родное племя, мой народ!
Чем ты стал за это время, мой народ!
Ты снесешь ли горя бремя, мой народ?.. —
И сестре своей вопрос он задает:
— К слову моему внимательною будь, —
На меня прошу я, девушка, взглянуть:
Этот витязь-путник схож ли с кем-нибудь?
Хочется мне, прежде чем продолжу путь,
Черному верблюду голову свернуть.
Вижу — в нем твоей растерянности суть.
Если же владелец требовать бы стал
За верблюда кун, я деньги б отсчитал!.. —
А сестра его, что скрылась под чангал,
Говорит: — Меня ты, путник, напугал, —
Лучше бы загадок мне не задавал.
Если ты верблюда черного убьешь,
То и в грудь мою вонзишь ты острый нож.
Черного верблюда, путник, пожалей, —
Слез моих и крови даром не пролей:
Чуть о том прослышит Ултанхан-злодей,
Голову мою тотчас отрубит он,
Сделает меня добычею ворон,
Станет мой народ жесточе угнетен!..