Кадзуки Хосино толкает речь на фоне забрызганного кровью экрана.
– Е с л и т ы х о ч е ш ь е е с п а с т и, п о д о й д и и п о з в о л ь м н е р а з д а в и т ь т в о ю «ш к а т у л к у».
Я уверен, он сам не сознает этого.
Но Кадзуки Хосино, существо, уничтожающее «шкатулки», улыбается такой же чарующей улыбкой, что и «О».
– Честно говоря, у меня есть сомнения, – тусклым голосом произносит он. – Ты заявляешь, что выбрал лучший мир без Коконе; но так ли это на самом деле?
Кинув взгляд на окровавленный бинт на своей руке, он продолжает:
– У т е б я е с т ь ш а н с э т о д о к а з а т ь!
– …
У меня отвалился язык.
Я понимаю, к чему он клонит, но я не понимаю его самого. Я в полнейшем замешательстве.
Я ошибался.
Я думал, что Кадзу ненормальный, и я думал, что его ненормальность со временем ухудшается.
Но я его катастрофически недооценил.
Все как сказала Ая: пока у него есть цель, он не сдастся. Он даже опускается до тактики, которая ни одному человеку в здравом уме просто в голову бы не пришла.
Гонясь за своей целью, Кадзу может даже отключить собственные чувства и действовать, как машина.
В каком-то смысле я стремлюсь к этому же. Идеальный способ существования для человека, судьба которого – исполнять чужие «желания».
Разглядывая его улыбку, я думаю:
Однако, хоть мне и хочется подражать Ае Отонаси, я с о в е р ш е н н о н е х о ч у с т а т ь т а к и м, к а к К а д з у.
Все молчат. Все, что я слышу, – беспощадно продолжающийся фильм и стоны Коконе.
Разбивает молчание Харуаки.
– Хосии… я об этом ничего не знал! Ты ничего этого мне не сказал!
– Прости, что не рассказал. Иначе ты бы меня остановил.
– Это, блин, точно! Это… ты просто псих! Я спасу Кири, даже если Дайя ничего не будет делать!
– Я добью ее, если ты попытаешься вмешаться.
– Что?!
– Я серьезно.
Да, он настроен серьезно. Иначе он в принципе не прибег бы к такому безумному способу. «Символ» его ненормальности, который он сам нанес себе на правую руку, доказывает, что его слова правдивы на 100%.
Харуаки, тоже осознав это, больше ничего не произносит. Но его плечи трясутся, а глаза распахнуты.
С моих губ сам собой слетает вопрос:
– Кадзу, и тебя устраивает, что ты оставляешь ее умирать?
– Странный вопрос, – отвечает он. – Конечно, это меня не устраивает.
Мне это напоминает ответ некоей девушки, которая потратила целую жизнь в попытках заменить кое-кого.
– Я буду сожалеть об этом до конца моих дней. Возможно, я не вынесу этого груза!
Но в одном отношении они различаются.
– Однако я сделал то, что сделал, держа это в уме.