Скажи это.
Я* изменю мир ради тебя.
Время выходит. Но теперь «нулевой момент» – это смерть Коконе, а не уничтожение «Кинотеатром» моей «шкатулки».
Время выходит.
– …Аах.
Я хотел изменить мир. Массовым производством «людей-собак» я хотел заставить людей осознать, что такое на самом деле вина. Я хотел избавить мир от безмозглых людей. Меня устраивало то, что сам я буду уничтожен, если только кто-нибудь подхватит знамя. Я думал, что Ироха Синдо сможет сделать это. Я был убежден, что Ая Отонаси сможет сделать это. Я решил создать теплый, стабильный мир, в котором никогда больше не будет трагедий, в котором никому не достанется наша судьба. Я был готов заплатить любую цену, даже собственную душу.
Теплый мир.
Справедливый мир.
Да, это было чистое и откровенное желание; и я сильнее, чем кто бы то ни было, старался воплотить его в жизнь.
Однако.
Однако.
Я* просто не могу стоять перед этой лужей крови и ничего не делать.
…Я знаю.
…Я знал.
Да,
на самом деле
все, чего я хотел,
когда взял тебя за руку
в том красном мире, –
чтобы ты обернулась.
Где я?
В красном кинотеатре. Да, в кинотеатре.
Это означает, что я смотрю фильм.
Я повторяю движения персонажа на экране.
– Я*…
«Я…»
Я падаю на колени.
Ученик средней школы падает на колени.
– Я* не думал о себе.
«Я не думал о себе».
Я закрываю руками залитое слезами лицо.
Школьник закрывает руками залитое слезами лицо.
– Я* только хотел, чтобы ты была счастлива.
«Я только хотел, чтобы ты была счастлива».
– Коконе…
И –
– Я спасу тебя!
…Я проиграл.
Я открываю глаза.
Они все время были открыты, но я открываю глаза.
Ая тянется к аптечке.
Ни секунды не колеблясь, Кадзу вонзает руку ей в грудь и извлекает «шкатулку». Это копия «Тени греха и возмездия», которую я ей дал.
Она имеет форму идеального куба.
Кадзу давит ее.
Ая, даже не дернувшись, продолжает оказывать Коконе помощь.
Я уже ничего не могу сделать.
Не могу двигаться. Не могу сопротивляться бессилию, которое наваливает на меня «кинотеатр».
Поэтому мне остается лишь стоять на коленях и смотреть концовку «Пирсинга в 15 лет».
Последняя сцена – в коридоре нашей средней школы.
Коконе смотрит на мое правое ухо и печально спрашивает:
«Ты сделал пирсинг?»
Я-на-экране уже с серебряными волосами. Он отвечает:
«Да, потому что я ненавижу пирсинг».
Сохраняя печальное лицо, она спрашивает:
«Это мольба о помощи, да?»
У кого-то начинает звонить будильник.
– Полночь, – вполголоса произносит Харуаки.
И тут же беспросветно черная дыра, бездна, бросается на меня и вонзается мне в грудь. Кинозал вокруг нас начинает затягивать в дыру; он уменьшается, искажается, превращается в сферу.