На моих глазах красная нить событий постепенно становилась все более причудливой, темнела, пока не оборвалась.
Собственно говоря, все близкие — один муж, две матери и один отец — отказались от этих святых, поклонявшихся культу любви. Неужто и в самом деле не осталось никого, кто бы не отрекся от них в их нелепом беге, приближавшем их к катастрофе, никто кроме старого холостяка, испытывающего полное отвращение к сексу?
Но какой же я Горвенал! Я не учил Тристана играть на арфе и не учил разделывать оленя, не плыл вместе с ним к земле короля Марка. Он сам купил себе аккордеон, собственноручно шил из заячьих шкурок рукавицы для партизан, самостоятельно доставил свою ирландку в Корнуолл. И почему это вдруг именно я должен сопровождать его до «границ леса Моруа»? Полный бред. И тем не менее я отправил Ванде телеграмму: «Все в полном порядке. Горвенал».
Какое счастье, что супруги Мак-Дугалл перебрались из Саут-Кенсингтона в Суссекс. Я и по сей день не знаю, известно ли им, что их дочь сбежала от мужа. Замужество дочери возвеличило их в собственных глазах. Полковник помолодел. Как только он смекнул, что ему не придется тратиться ни на свадьбу, ни на приданое, он меньше стал брюзжать на жену. Брэдли он в глаза не видел и вовсе не мечтал с ним встретиться. «Яйце-головые» (интеллектуалы) не вызывают у него симпатии. Он вполне довольствуется тем, что зять его богат и к тому же еще и знаменит.
Пользуясь наступившей в доме «разрядкой», миссис Мак-Дугалл вместо бифштексов покупала суповое мясо и на оставшиеся деньги приобрела пластинки — этюды Шопена в исполнении Владимира Горовица. Время от времени она тайком выбиралась в Альберт-Холл на дневные концерты. Иногда останавливала меня на улице, чтобы поделиться новостями с «участливым соседом». Последнее было в какой-то мере справедливо: во время налетов вражеской авиации я был уполномоченным местной добровольной команды противовоздушной обороны и как официальное лицо, имея доступ в окрестные дома, несколько раз спасал ее не столько от бомб, сколько от мужа.
Все наши разговоры о замужестве Кэтлин обычно заканчивались ее возгласами: «Они будут счастливы! Да, да, я это чувствую. Я сделала им такой свадебный подарок, он и в старике пробудит страсть!» Как-то она взяла меня за руку и, глядя в глаза, прошептала: «Разве иметь любящего мужа для жены не большее счастье, чем любить самой? Шопен не любил Жорж Санд! Но он был благодарен ей за любовь и создал на Майорке свои прекраснейшие творения. Моя Кэтлин тоже создаст в Корнуолле что-то возвышенное и прекрасное. О да, у нее светлый ум. И большое сердие». И она уходила с томным видом.