Ежедневным ритуалом в его корпусе был утренний кофе. Согласно давно установившейся традиции, полагалось по полной кружке каждому пациенту и каждой сиделке и служащему, оказавшемуся при его распределении. Это было для Чарлза получасом социального общения. Разнеся подносы с кружками, затем собрав их и вымыв, он сидел в маленькой комнате между плитами и раковинами и болтал со стряпухами и судомойками, которые угощались свежезаваренным кофе.
Женщины эти представляли бы большой интерес для социолога, особенно если проследить за ними вне больничных стен в изменчивой обстановке внешнего мира. Хотя их работа ограничивалась приготовлением и подачей пищи, лишь немногие из них походили на простых поденщиц. Для большинства из них это был способ приработать немножко денег, занимаясь единственным делом, которое было им знакомо, но каждая из них скорее умерла бы с голоду, чем пошла бы в поденщицы к другой женщине, со всеми проистекающими личными взаимоотношениями. В больнице у них был ограниченный круг обязанностей, но по части социальной атмосферы это было нечто неизмеримо более интересное, романтичное и, по сути дела, достойное.
По крайней мере одна из собеседниц кофейного кружка именно так расценивала свою работу. Роза поступила в больницу потому, что это «более походило на жизнь, можно встречаться с людьми, больше видеть и слышать», как она признавалась Чарлзу, пока они вместе мыли кружки. Это была девушка лет двадцати, довольно плотная, некрасивая, но живая, даже с задоринкой, что заметно было по ее крупному рту с подкрашенными полными губами и по ее оживленным интонациям. Все ее интересовало, хотя она не была любопытна и не старалась разгадывать загадки. Что есть, то есть — и дело с концом. Но она жила в состоянии нескончаемого изумления, граничащего с экзальтацией, перед тем, что и люди, и вещи так непохожи друг на друга. Чарлза освежали и даже забавляли разговоры с ней. Она в свою очередь, как он заметил, относилась к нему чуточку теплее, чем это допускал ее интерес к человечеству в целом. Он был непохож ни на одного из знакомых ей молодых людей, и, не стараясь разобраться, чем именно непохож, она находила его интересным. Он знал, что, когда пылкая девушка в ее возрасте находит человека интересным, отсюда уже недалеко до того, чтобы найти в нем все прочие достоинства. Зная это, он, однако, не знал, как бороться с этим, да и не уверен был, хочет ли он с этим бороться.
Однажды, катя по коридору пустые носилки, он едва не сшиб молодого человека в белом халате, которой окликнул его: