Новый взрыв хохота. Чарлз вежливо раскланялся и вышел на лестницу, хлопнув дверью.
Спускаясь в лифте, он старался припомнить, где ее руки дотрагивались до его пальто, и касался этих мест своими руками. Но только он не был уверен — те ли это места.
Бандер каждый раз улыбался, вручая Чарлзу его двадцать пять фунтов. Именно эта улыбка вызывала у Чарлза острую неприязнь и отвращение. Бандер как-то по-особому топорщил усы и обнажал длинные белые зубы, придававшие ему сходство с каким-то зверем. И действительно, они походили на собачьи клыки.
Но не столько зубы, как глаза ужасали Чарлза: случалось, он не в силах был даже протянуть руку за деньгами. Белки у Бандера были красноватые, и не от разгульной жизни, потому что, как у настоящего гуляки, это у него ничем внешне не проявлялось, а лишь оттого, что он подолгу водил открытую машину без защитных очков. Слегка выпуклые, они напоминали Чарлзу глаза Джун Вибер. И, что хуже всего, они смотрели ему прямо в зрачки, и он видел в них пугающее выражение сообщника. «Мы друг друга знаем, и мы два сапога пара», — говорили они так же ясно, как два вечера назад глаза Вероники сулили ему надежду. И два этих взгляда вытесняли друг друга. Бандер — наркотики, Вероника — счастье. Любовь, пакетики в ватерклозете, огромные черные глаза, собачьи клыки, мне-джину-с-сиропом-пожалуйста, а-ну-выпейте-приятель, полегче-с-тормозами, чтобы-за-вами-кто-нибудь-приглядывал-не-так-ли-Бернард?
— Что, нездоровится, старина?
Усилием воли Чарлз овладел собой.
— Да, что-то голова закружилась. — Он протянул руку и, принужденно улыбаясь, взял деньги. — От этого лекарства все пройдет.
— Это, должно быть, глаза, старина. У меня тоже так бывает после дальнего рейса.
— Да, должно быть, это глаза.
— Не мешало бы отдохнуть, старина. Ну, всего.
— Всего.
Крутясь, люблю я скудно то, что ненавижу.
Они танцевали, потом сидели за столиком, потом снова танцевали.
— Мне лучше не задерживаться после одиннадцати.
— Ничего. Я довезу вас за сорок минут.
— Как приятно, что у вас своя машина.
— Это наемная, но скоро будет и своя. Еще несколько рейсов — и накоплю на машину.
— Ваша работа, должно быть, хорошо оплачивается?
— Да, хорошо.
— А что, она опасна?
— Бывает, — сказал он. — Иногда и опасна.
— Всегда хорошо оплачивается именно опасная работа.
— Да, как будто.
Она сжала его руку.
— А мне это не нравится, Чарлз.
— Что не нравится?
— Что вы на опасной работе.
— Ну, обо мне не беспокойтесь.
Они вернулись за столик.
— Я люблю вас, — сказал он. — Это тоже опасно.
— Почему опасно?
— Вы бы поняли, если бы любили.