Тяжело ступая, вошел Максимов, сопровождаемый Денисовым. Полковник Архангельский подал команду, и офицеры вытянулись.
Бредов пробрался в задние ряды. Туда же бочком, по-медвежьи, пролез и Тешкин, очевидно рассчитывая, что здесь никто не сядет, минутку поколебался, увидев Бредова, и, вздохнув, сел рядом.
— Мы покажем наш боевой полк во всей его силе, во всем блеске строевой выучки, — говорил Максимов. — Прошу не забывать, что нас увидят высокопоставленные лица. Нижние чины должны маршировать, как железные: грудь вперед, вид молодецкий. Прошу господ офицеров больше внимания уделять маршировке. Солдат, который умеет хорошо маршировать, будет хорошо и драться.
Командир закончил речь. Офицеры молчали. На вопрос полковника Архангельского, кто желает высказаться, не поднялся ни один человек. На повторное же приглашение Архангельского встал толстый подполковник Телегин, командир четвертого батальона. Запинаясь и кланяясь в сторону Максимова, он привел случай, бывший на высочайшем смотру в Москве, когда один из полков плохо прошел мимо царя и командиру полка был объявлен строгий выговор, несмотря на то что полк считался первым по стрельбе во всем округе.
— Господин полковник высказывает глубокую мудрость, требуя от офицеров особого внимания к маршировке, — заявил Телегин.
— Военные интеллигенты! — услышал Бредов ядовитый шепот Тешкина. — Жучки!.. Сидят, набрав в рот слюны. А у себя в ротах — орлы, Цицероны!..
После собрания Бредов подошел к Васильеву:
— Почему молчали, Владимир Никитич? Разве вы согласны с тем, что говорил Максимов?
— Согласен или не согласен, в данном случае это не играет никакой роли, — недовольно ответил Васильев. — Полагаете ли вы удобным, чтобы обер-офицер выступал с критикой старшего начальника? Да потом, командир полка не сказал ничего страшного. Он был только немного односторонен…
Бредов отошел. Черт с ними! У каждого своя голова на плечах… Его волнует сейчас только одно: выйдет или нет у него командировка в Петербург, которой он, с помощью Денисова, так упорно добивался через штаб дивизии?
Во дворе казарм и на плацах целыми днями маршировали роты, готовясь к полковому празднику. Были отставлены все другие занятия. В полном упоении работал Вернер, полагая, что он должен занять по маршировке первое место в полку. Рано утром он выводил роту на плац, ложился на землю и сбоку смотрел, чтобы все сто ног, подымаясь и опускаясь, давали одинаковый просвет. Он отменил боевую стрельбу, которая по расписанию должна была происходить в это время.
— Успеем отстреляться, — сказал он штабс-капитану Блинникову, напомнившему о стрельбе. — Тут поважнее дела есть.