И мало того, что это судьба, это еще и судьба всех судеб!
Нынче ведь как? Нынче мира как такового, божьего и вечного, уже ни у кого на уме и в помине нет, зато у каждого свой собственный рисуночек мирового устройства, он его и носит при себе, будто ладанку...
Самый первый рисуночек такого рода — монархический, он явился, надо полагать, в виде треугольника, в вершине которого снисходительно улыбается монарх, древней крови или же плебей, это значения не имеет.
В вершине он, а далее все пространство треугольника заполнено миллионами и миллионами точек, именуемых сначала «государственными людьми», затем «гражданами», а в линии основания треугольника «народом»...
Все, что в этот треугольник не укладывается и не втискивается, все к черту, все объявляется несуществующим и потому долженствующим быть уничтоженным, все это уже не мир, а так себе!
Хеопс недаром строил этот символ-рисуночек в виде пирамид, заключая объем в треугольнике плоскости!
Вслед за судьбой — монархией — явились всякого рода демократии.
Начало положено было давно, чуть ли не при царевне Софье, князем Голицыным, от этого начала явились и нынешние «КД» — кадеты, конституционные демократы, они же конституционные монархисты...
Потом «СР» — они же эсеры, они же социал-революционеры.
Потом «СД» — они же эсдеки, они же социал-демократы, они же меньшевики.
И наконец, большевики. РКП(б), диктатура большинства над меньшинством.
Но как эта диктатура дошла до жизни такой, до нэпа?
«Обогащайтесь!» Но ведь обогащаться-то не все могут, уж это точно, и, значит, в диктатуре большинства снова зародится богатое меньшинство? Вот как?
Вот как рассуждал полковник, да и не только он, а многие-многие «бывшие» рассуждали в полнейшем недоумении.
Фанерная перегородка делила комнату на две неравные части, но не до конца и как бы только условно, а как раз там, где она, перегородка эта, кончалась, сидели три дамы на табуретках. Как бы тоже на собрании, а в то же время будто бы и нет, будто бы они сами по себе и уже в другой комнате.
Что-то в них общее, в этих трех, в чуть рыжеватой, в заметно смуглой и в уже седой, бесцветной. Все три — «бывшие».
Рыжеватая при сосредоточенном и молчаливом внимании смуглой ведет беседу с той, которая седая:
— Верочка Морозовская? Давно-давно ничего не слыхала.
— Ах, не говорите!
— Все еще в деревне? Зато, наверное, питание?
— Ах, не говорите!
— Все еще учительствует?
— Ах, не говорите, ждет ребенка!
— Да что вы? И кто же муж? Кто отец?
— Ах, не говорите! Это совсем не по ее воле... Их было трое, и теперь она даже не может сказать, кто же из троих отец...