А слегка-то седой женщины, которая недавно, провожая полковника с собрания «бывших», шла под руку с Евгенией Владимировной, которая вместе с полковником вошла в этот дом, здесь не было!
И признаков ее присутствия в полковничьей комнатушке никаких, ни вещички, ни тряпички...
Значит?
Приходящая была женщина и вовремя скрылась. Полковник не хотел скрываться, но она решила по-другому...
Мелькнула перед Корниловым своею едва возникшей по иссиня-черной прическе сединой, огромными темно-синими глазами тоже мелькнула и скрылась,
В крохотном городишке Ауле ничего не стоило узнать о ней что-нибудь, узнав, догадаться, уж не она ли была той деятельно-нежной женщиной, тем идеалом, о котором так хорошо, так убедительно сумел рассказать Корнилову полковник, возвращаясь с собрания «бывших»?
Но зачем?
Зачем что-нибудь разузнавать — это бестактно и даже небезопасно.
Зачем догадываться? Совсем уж ни к чему!
Со следующего дня Корнилов стал с исключительным вниманием не только читать, но изучать даже газету «Красный Аул», серые и желтые листы оберточной бумаги.
Листы были толстыми, неровными, буквы слабой типографской краски местами не отпечатывались, терялись, и надо было соображать при чтении, что «к к соо щ ют и ос вы» следует читать: «Как сообщают из Москвы».
Но нет, не было в «Красном Ауле» ни слова о событии, происшедшем в ночь со вторника на среду 16 февраля с. г. по улице 5-й Зайчанской.
Не было долгое время, а потом уже стало ясно, что и не будет...
Вообще-то говоря и вообще думая, Корнилов не любил газет во все времена, во время войн особенно.
И без них худо, и с ними неловко, неуютно, когда они хотят раздергать тебя на разные части, запутать, навсегда отучить от нормальной жизни и умственной деятельности... Это вообще.
А в частности, приходилось ему газетки почитывать — веревочки заставляли. Он в артели «Красный веревочник» числился «башкой», «сильно грамотным мужиком», и вот в связи с нэпом артельщики и приспособили его читать газетки вслух во время обеденных перерывов и даже иной раз после работы.
У Корнилова руки давно уже были такими же, как у всех красных веревочников: не то чтобы грубые, заскорузлые, а как бы даже и не телесные, покрытые черной, толщиною, наверное, с полсантиметра коркой — этакое неизвестное в дерматологии образование покрывало его пальцы и ладони, а там, внутри этого слоя, во множестве ютились мелкие и даже довольно крупные занозы из конопляной пеньки. Этими руками если и можно было погладить женщину, так единственно только Евгению Владимировну, только для ее милосердия такие руки были приемлемы, но не об этом речь, а о том, чтобы быть кругом похожим на свои руки.